Рана была не смертельной, и Рейджен мог бы еще побороться. Он мог бы попытаться встать, добрести до Гроапа — благо не успел отъехать далеко от селения. Попросить о помощи.
Но не стал.
Мысли разбегались. Хотелось закрыть глаза и, наконец-то, отдаться во власть забытья. Раствориться в сладком мареве забвения. Но веки словно замерзли и не желали опускаться. И боли не было.
Рейджен смотрел. На небо. Видел мерцающую россыпь звезд, что бесстыдно подмигивали ему и словно звали за собой. Обещали приключение, равного которому ему до сих пор не удалось познать. Они лгали. Рейджен знал это и не верил, но не мог не смотреть.
На эти звезды, что насмехались над ним, на стыдливо прикрывающуюся рваной тучей, половинку луны, похожую на кусок деревенского сыра. Она, в отличие от мерзавок-звезд, смотрела на него неодобрительно. Но не звала за собой и ничего не обещала. Она осуждала. За глупость и недальновидность, за то, что он перестал бороться и желает тишины и покоя, что он лежит здесь, всеми покинутый и даже не думает подняться на ноги. И можно было бы собрать волю в кулак. Сжать зубы и попытаться встать. Справиться с онемением и попытаться выйти к жилью. Можно было бы…
Но вставать не хотелось.
В прошлый раз, Рейджен умирал, глядя в глаза женщины, что была для него средоточием всего мира, самим дыханием, частью его самого. В этот раз… в этот раз перед мысленным взором вставали совсем другие глаза. Огромные, испуганные…
— Анна… — имя слетело с губ и растворилось в тишине зимней ночи, не потревожив ее.
А потом видение сменилось. Не было больше серых глаз Анны. Они растаяли в темноте ночи. Вместо них на Рейджена взирали совсем другие глаза. Тоже знакомые, но… обладателю этих синих гляделок совершенно нечего было делать в предместье Гроапа.
— Ну вот, — обреченно вздохнул Рейджен, — даже перед смертью не могу насладиться тем, чего больше всего хочется…
* * *
Дворец наместника Пограничья ярко освещался многочисленными светильниками. Из распахнутых, несмотря на суровую в этом году зиму, окон слышались звуки музыки, звон бокалов, веселый смех. Наместник Пограничья давал бал.
Большинство гостей сосредоточилось в одной из бальных зал на втором этаже. Здесь были танцы — музыкантов, по слухам, молодая графиня ШиДорван выписала из самой столицы.
Сам граф ШиДорван стоял в стороне от общего веселья. Крутил в тонких пальцах бокал с вином и зорко следил за супругой. Кьяра ШиДаро, графиня ШиДорван, весело смеялась в компании молодых людей, приглашенных на этот вечер. Внимательно слушала, о чем ей рассказывают, кивала, пожимала точеными плечиками, и время от времени оглядывалась… на мужа, словно боялась, что он уйдет и оставит ее здесь одну, что бросит, что…
Бояться ей не надо было. Кристиан не смог бы оставить ее ни за что на свете и даже Шарху, этому препротивному богу мертвых, не под силу разлучить их. Истинная пара, брак которой благословлен самой Сиятельной Шинаей, они уже не смогут друг без друга. Ни в этой жизни, ни в посмертии.
Но Кристиан все равно смотрел. Не в силах был отвести глаза от супруги. Красивая, величественная, уверенная в себе и своем превосходстве. Королевская осанка, гордый поворот головы, манеры, отточенные при дворе короля Шархема. Улыбка, которая могла с одинаковым эффектом и вознести того, кому она была дарована на небеса и низвергнуть его в преисподнюю. Кьяра завораживала, околдовывала, туманила разум одним своим взглядом, одной улыбкой.
Он любил ее? О, нет! О любви речи не шло, и граф ШиДорван это понимал. Это было нечто иное. Дикое, первобытное, не поддающееся никакой логике и объяснению чувство. Может быть, все дело было в том, что их брак благословлен самой Сиятельной Шинаей? Или все дело в магии родовых артефактов, что приняли его молодую супругу. Или… все дело в нем самом: усталом и одиноком искателе приключений, государственном деятеле, разочаровавшемся в жизни, наместнике огромной, тринадцатой провинции Шархема?
Или чем можно объяснить, что граф Кристиан ШиДорван, наместник Пограничья, маг и последний наследник древнего рода проклятого княжества не мог отвести взгляда от собственной супруги? Чувствовал себя опустошенным и несчастным, если она исчезала на миг из поля его зрения, скрытая спинами гостей? Едва сдерживался, чтобы не послать к Шарху приглашенных, бал и приличия и не схватить в охапку ту, что принадлежала лишь ему одному и утащить наверх. В спальню. Туда, где она будет улыбаться только ему, где она будет слушать только то, что он будет ей говорить. Где она безраздельно будет принадлежать тому, кого выбрала для нее сама Шиная и Его Величество король Шархема.
— Развлекаешься? — раздался сбоку знакомый раскатистый голос, и в следующее мгновение обзор графу ШиДорвану заслонила высокая могучая фигура.
Кристиан нервно дернул плечом и скривился. Попытался отойти, чтобы снова иметь возможность следить за супругой, но не преуспел. Мужчина, бесцеремонно нарушивший его уединение (а ведь в Дорване все знают, что графа-наместника лучше не трогать, если он изволит думать в одиночестве), тоже шагнул, снова закрывая обзор.
— Ижен, — Кристиан попытался взять себя в руки. Даже улыбку смог выдавить, но на друга и начальника собственной охраны посмотрел горящими от злости и ненависти глазами. — Я смотрю, ты скучаешь?
— Да с чего бы, — фыркнул шесс Ижен Лорне, не обратив ни капли внимания на недовольство своего друга. — Милый такой… приемчик…
Он обернулся, проследил глазами за взглядом своего друга и господина и фыркнул насмешливо.
— Ты похож на хищника, притаившегося среди деревьев. Того и гляди, сделаешь рывок вперед, схватишь свою добычу и уволочешь ее в логово.
— Едва сдерживаюсь, — в том же тоне ответил ему Кристиан. — А сам? Как отдыхаешь?
— Караулы проверены, воины расставлены по местам, — хмуро отозвался Ижен, и тут же скривившись, как обиженный ребенок, выдал: — Надоело все. Ашер развлекается с молодой женой под крылышком у матушки, Рейджен как в воду канул, Луиза… эта пигалица совсем всякий стыд потеряла и почти переехала в башню к этому твоему… лекарю!
Он замолчал, но чувствовалось, что сказал не все. Было что-то еще, нечто такое, чем начальник личной охраны не стал делиться со своим господином.
Кристиан фыркнул, улыбнулся супруге, которая в этот момент обернулась в его сторону, отсалютовал бокалом одному из гостей, что перехватил его взгляд, и перевел взгляд туда, где в окружении чопорных дам стояла его сестра.
Морин не была принята в род. Их общий отец так и не признал девочку, рожденную вне брака и не унаследовавшую ни капли родовой магии. Но для Кристиана она стала сестрой. И долгие годы была единственным близким и родным человеком.
Морин была великолепна в изысканном темно-красном платье, с глухим воротом, украшенном тончайшими леоринийскими кружевами, и лишенным даже малейшего намека на кокетство. В темных, как ночь волосах, забранных в высокую прическу, влажно блестели мелкие жемчужины, тонкие губы улыбались. А вот глаза оставались холодными.
