Если первые два условия мистер Кантуэлл встретил скептически заломленной бровью, то последнее наконец-то вернуло его лицу приятную симметрию: вторая бровь присоединилась к товарке на лбу.
— Будем честны друг с другом, — повторила я его слова. — Я живу на краю мангровой рощи, и у меня нет ни лошади, ни, тем более, автомобиля. Мне негде тратить деньги, мистер Кантуэлл, поэтому будет вполне достаточно вашей благодарности.
— Благодарности, — невыразительно повторил он, вернув лицу приличествующее выражение.
— Если, конечно, вы будете благодарны, — улыбнулась я. — Вас ведь предупреждали и об этом, не так ли?
Вместо ответа мистер Кантуэлл поднялся на ноги и поблагодарил меня сам — за чай, что, очевидно, означало, что его действительно предупреждали, но он не поверил и в это. Я не стала настаивать и уговаривать его задержаться. Вот-вот должен был начаться прилив, и я проводила гостя до его коня, успевшего вдоволь напиться и даже немного отдохнуть. Мистер Кантуэлл взлетел в седло, сдержанно пообещал прислать мальчишку с запиской и попрощался.
Я подняла ведро на веранду, внимательно проследила, как роскошный хвост жеребца и широкая спина его всадника скрываются среди мангровых зарослей, и снова спустилась вниз.
Под домом земля была едва-едва влажной. Как раз настолько, чтобы в ней превосходно отпечатались следы и коня, и мужчины. Я бережно срезала острой лопаткой и те, и другие, чтобы отнести их на чердак. Затем вернулась в столовую, взяла чашку мистера Кантуэлла и протерла ободок белым платком. На резной спинке стула, к моему разочарованию, не осталось ни волоска.
Надо же, такая грива, а ничего не выпало!
Я снова выскочила на веранду, рассчитывая заглянуть под дом и отыскать хотя бы волоски из гривы или хвоста коня, но вода уже плескалась на уровне второй ступеньки, поднимая привязанную одноместную лодку. С досадой ругнувшись, я уже собиралась вернуться ни с чем — но тут же с торжеством вытащила из узкого стыка перил несколько коротких черных шерстинок. Привычный к регулярному уходу конь, не обихоженный скребком после прогулки, решил почесаться самостоятельно — что мне было только на руку.
Собрав свою сегодняшнюю добычу на чердаке, я завернула ее в старую газету, размашисто подписала: «Кристиан Наронг Кантуэлл, эсквайр. Придет просить пошептать над его конем во второй раз» — и аккуратно сложила в стройный ряд к прочим газетным сверткам.
Глава 2. О сомнительной пользе кровных связей
На веранду меня заставил выглянуть плеск весел. Вода добралась до середины свай, и подобраться к домику можно было только на лодке. В прилив меня обычно никто не навещал, и гостью я поджидала, озабоченно нахмурившись.
— Что-то срочное? — спросила я, когда она привязала свою лодку рядом с моей и поднялась по лестнице. — Заходи скорее в тень!
Дейзи проворно нырнула в домик. Внутри было ощутимо прохладнее, чем на веранде, и она не сдержала облегченного вздоха.
— На самом деле ничего особо срочного, но молодая леди не пожелала ждать отлива, — призналась Дейзи. — Иногда я жалею, что меня повысили до ее камеристки… ну да ладно, — она сняла с плеч рюкзачок — куда более аккуратно сшитый, нежели поделка юного Терренса — и принялась доставать оттуда свертки. — Свежие сливки с кухни, миссис Мур просила передать в качестве благодарности за ее дочку. Это от экономки, у нее остался лишний отрез ткани, платья не выйдет, но блузку смастерить можно. А мистер Ливитт просил справиться, не нужны ли тебе дома мужские руки на денек-другой. Мистер Кантуэлл привез с собой своего камердинера, и специально нанятый для него слуга оказался не востребован, а за работу ему уже заплатили, так что, если нужно…
— Это было бы очень кстати, если у него найдется заодно немного черепицы, — решительно вклинилась я в ее натренированную ровную речь и выставила подаренные сливки на стол. — Крыша не выдержала ночного ливня. А что пожелала молодая леди?
Леди Изабель Эванс была главной головной болью губернатора. По мнению высшего общества, молодая леди уже входила в ту пору, когда ее уже можно называть старой девой. По мнению самой Изабель, в двадцать семь жизнь только начиналась, и нужно было успеть насладиться всеми ее дарами до того, как венец намертво привяжет ее к мужу.
Надо отметить, успевала она превосходно.
— Она хочет знать, что о ней думает мистер Кантуэлл, — честно призналась Дейзи, крайне одобрительно наблюдая за тем, как я накрываю на стол: в господском доме слугам частенько не хватало времени на то, чтобы как следует поесть, и визиты ко мне камеристка уважала ничуть не меньше, чем сам Терренс Джей Хантингтон III. — Ой! Мистер Кантуэлл собирался отправить к тебе своего слугу с запиской, но у него нет лодки, так что записку забрала я! — вспомнила она и порылась в рюкзаке.
— Почему бы леди Изабель не спросить самого мистера Кантуэлла? — без особой надежды поинтересовалась я и, получив в ответ лишь виновато разведенные руки, ушла с запиской на кухню.
«Среда, 07–00. За вами заедут».
Ни подписи, ни даты. Почерк резкий, летящий, неаккуратный — словно рука не поспевала за мыслями. Писал не сам, с сожалением заключила я и достала с сушилки глубокую тарелку. Гамбо, на который пошли излишки утренней муки и все, что оставалось в кладовой, как раз дошел до нужной консистенции. Ритуально-успокоительно перемешав густое варево в котелке, я зачерпнула полный половник, поразмыслила и сходила за второй тарелкой: пахло островато, терпко и насыщенно — слишком вкусно, чтобы я не составила Дейзи компанию.
— Ты погадаешь? — сглотнув, спросила камеристка, когда я вышла из кухни.
Я вручила Дейзи ее порцию и удобно устроилась на любимом стуле с резной лозой на спинке.
— Думаешь, тут стоит гадать? — отправив в рот первую ложку и довольно сощурившись, уточнила я.
— Леди Изабель иначе не успокоится, — горестно вздохнула Дейзи, попробовала гамбо — и тотчас позабыла обо всех горестях. Актуальны они стали только полтарелки спустя, но камеристка все равно хозяйственно доела все до дна. — Она сначала хотела, чтобы я разговорила камердинера мистера Кантуэлла, но о хозяине из него и слова не вытянешь!
Я с интересом перевела взгляд на записку, но промолчала, неспешно смакуя гамбо.
— Я и так, и этак… — так расстроенно продолжала Дейзи, что я, не выдержав, долила ей чаю и пододвинула вазочку с утренним печеньем. — А леди Изабель рассердилась, отругала меня, подумала и решила, что он может молчать хоть до скончания веков, но ты-то точно скажешь все как есть!
— Рассердилась, что слуга молчит, и отругала тебя, — задумчиво повторила я, вызывая в памяти образ леди Изабель.
На нее оказал огромное влияние синематограф, вошедший в моду на материке; но если актрисы кино стремились выглядеть броско и ярко, то дочь губернатора, конечно, такого позволить себе не могла — да и не шли к ее светлой коже и светло-золотистым волосам ни густые накладные ресницы, ни алая губная помада. Зато мягкие волны бубикопфа, длинные нитки округлого морского жемчуга и свободные шелковые платья были словно созданы для нее — а такие вещи леди Изабель чувствовала по-ведьмовски тонко. Ее образ в памяти был светлым и легким, как шифоновая занавесь, трепещущая на ветру.
