— Вы ведь солгали леди Эванс, не так ли? — вполголоса поинтересовался Тао, убедившись, что пианист бежит следом за горничной к широкой парадной лестнице на третий этаж и не слышит, о чем мы говорим.
— Ни словом, — оскорбленно фыркнула я, высвободив свой локоть. — Мисс Вонграт переутомилась от жары и недоедания. Ей нужно отдохнуть.
Тао дернул уголком рта и опустил руку.
— Ламаи родилась и выросла в общине Ратана. Выезжать в свет она начала только в прошлом году. Ее не удивить ни жарой, ни недоеданием. Так отчего ей стало настолько плохо, мисс Блайт?
— А вам все нужно знать, как обычно… — пробормотала я и прикрыла глаза, беспомощно дернув уголком рта.
Мы оба слишком привыкли быть самой большой рыбкой в маленьком пруду — знать больше, чем все окружающие, и принимать решения там, где остальные боятся ответственности и последствий. Ни один из нас не представлял себе, как можно доверять кому-то от начала и до конца или добровольно уступать контроль над ситуацией. Вероятно, это и было основной причиной вечных размолвок и дурного настроения.
Как только вышло, что у моей дочери его глаза?..
— Мисс Ламаи уже привлекала внимание службы безопасности Короны, — обтекаемо сформулировал Тао, вызвав у меня невольную усмешку: лучшей иллюстрации к моим мыслям и представить было нельзя.
— И не только ее, — заметила я и решительно вошла в дверь в конце коридора следом за горничной. — Согласитесь, чрезвычайно сложно не обратить внимание на такую красоту.
Тао почему-то промолчал — с чрезвычайно задумчивым видом, словно прикидывал, в каких случаях несомненная красота Ламаи могла оставить кого-то равнодушным — но даже за глубокими размышлениями не упустил возможность проскользнуть в открытую дверь.
Певице выделили маленькую угловую спальню, в которой обычно останавливались не слишком важные, но все же уважаемые гости. Она была и в половину не такой помпезной, как хозяйские комнаты: простая лакированная кровать без балдахина, небольшой шкаф и одна-единственная прикроватная тумбочка с глиняной вазой, в которой стоял букетик сушеных цветов. Единственный элемент роскоши, намекающий на высокое положение хозяев, — высокий трельяж с узким столиком в углу. Но музыкантов это, кажется, ничуть не смутило. Пианист и вовсе не осматривался, сразу направившись к постели.4e0863
Он так и не позволил своей драгоценной ноше сделать хоть один шаг своими ногами — уложил на расстеленную кровать и присел на корточки, стаскивая с Ламаи аккуратные белые туфельки на маленьком каблучке. Певица приподнялась на локтях, отыскав меня взглядом, и залилась мертвенной бледностью.
— Никаких мистических ритуалов, — сходу пообещала я ей, подняв руки в жесте полной капитуляции, и обратилась к горничной: — Будь добра, попроси у миссис Мур сладкий чай и сэндвичи.
Служанка коротко кивнула и вышла за дверь. Ее пост у кровати мисс Ламаи немедленно занял Тао, и пианист неловко застыл с парой туфелек в руках: соседство с плечистым камердинером с тяжелым взглядом явно лишало тонкокостного музыканта душевного равновесия.
— Дэйв, — тихо произнесла Ламаи невероятно красивым грудным голосом, — все будет хорошо. Сыграй для леди Эванс на рояле, пока я не приду в себя.
Пианист неуверенно поднялся на ноги, оставив туфельки у кровати. Ламаи послала ему успокаивающую улыбку и пообещала, что все будет в порядке — и тогда он все-таки отправился в гостиную развлекать хозяев.
Нечего было и мечтать избавиться от Тао с такой же легкостью.
— Так каков ваш вердикт, мисс Блайт? — поинтересовался он, с непоколебимым видом застыв у кровати.
— Мистер Лат… — мученически выдохнула я, замерев на полпути к окну: в гостевой спальне давно никто не останавливался, и в воздухе пахло сыростью.
— Я бы хотела обсудить мое здоровье с мисс Блайт наедине, — неожиданно пришла мне на помощь Ламаи.
Я удивленно оглянулась. Среднестатистическая женщина, воспитанная в радикальной ньямарангской общине под руководством незабвенного Сомчайра Анги, к этому моменту уже билась бы в истерике, умоляя Тао не оставлять ее наедине с нечистой ведьмой — но мисс Ламаи Вонграт, кажется, была исключительной во всем и предпочла выставить соотечественника.
Тао помолчал, давая ей время передумать, но потом все же был вынужден поклониться и выйти. Я все-таки добралась до окна, с наслаждением распахнув створки и впустив в комнату свежий воздух, и мстительно прикрыла дверь поплотнее, прежде чем присесть на лакированный табурет перед трельяжем в углу. В зеркалах тотчас отразилось настороженное лицо короля, иссеченное глубокими морщинами, и на мгновение мне показалось, что Ламаи тоже его увидела: у нее вдруг мелко задрожали губы, и певица обхватила себя руками — но смотрела она только на меня.
— Помоги мне, — срывающимся шепотом попросила она и зажмурилась. По гладкой щеке быстро соскользнула слезинка. — Я не знаю, что делать, к кому идти, но ты… ты ведь не побоишься, правда?..
Я напряглась.
— Ламаи, есть вещи, которые не станет делать ни одна ведьма. Не из-за боязни осуждения, а потому, что наш дар, как и все на свете, имеет две грани, и связываться со второй не захочет никто. Но я не вправе останавливать тебя и давать советы — и никто не вправе, поэтому прислушивайся только к себе. Если ты твердо решила избавиться от ребенка, я сведу тебя с одной женщиной, которая может помочь. Но прежде, прошу, хорошо подумай…
— Да причем тут это! — неожиданно громко выкрикнула Ламаи и, выхватив что-то из поясной сумочки, с силой приложила об угол прикроватной тумбочки, ссадив себе руку до крови.
Хрустнуло, зазвенело, и на пол посыпались осколки стекла и щепки — а следом упали сломанные часы. Сверху серебристой змеей свернулась тонкая цепочка. Ламаи, тяжело дыша, брезгливо встряхнула рукой, и на треснувший корпус из красного дерева трижды капнуло темно-бордовым.
— Это мой ребенок, и я собираюсь родить его и воспитать, как посчитаю нужным, — звенящим не то от ненависти, не то от страха голосом произнесла певица. — Но его отец, он… он никогда меня не отпустит. Помоги мне! — она перевела взгляд с разломанных часов на мое лицо, и я вздрогнула: глаза Ламаи горели, как у одержимой.
Как у отчаянного зверька, загнанного в угол. Как у зверька, которому не осталось ничего, кроме как в самоубийственном порыве броситься на хищника, из последних сил защищая самое дорогое, что осталось.
— Он? — тихо переспросила я и резко замолчала.
Тренькнула пружина. Резная крышка часов с мелодичным щелчком приподнялась сама собой, зияя сквозным проломом в самой середине.
Холод за левым плечом сделался невыносимым.
С внутренней стороны крышки изгибались искусно вырезанные лавровые ветви, обрамляющие высокий ростовой щит. Пролом приходился точно на его центр, но я и без того знала, что должно быть изображено на месте дыры — об этом догадался бы любой, кто хоть раз в жизни видел королевский герб Вайтонской Империи.
