Треклятые приличия. Конечно, он не заходил в девичью спальню!
Обреченно выругавшись, я слетела по ступеням вниз и тут же пригнулась к земле, молясь, чтобы она не успела высохнуть за ночь. Мне повезло.
Отпечатки босых женских ступней вели в две разные стороны. Первая цепочка следов тянулась от моих домашних туфелек к сердцу рощи. Вторая начиналась чуть в стороне, словно женщина совершила нетерпеливый длинный прыжок с середины лестницы и бегом бросилась на север, к воде.
Я с трудом представляла ситуацию, в которой холеная красавица Ламаи вздумала бы среди ночи прогуляться босиком по мангровым зарослям. Может быть, в общине ей и не то пришлось пережить, но чтобы бегать и прыгать без обуви по утыканным дыхательными корнями болотам, нужно либо окончательно отчаяться, либо не помнить себя вовсе.
— Он до нее все-таки дотянулся, — упавшим голосом констатировала я. — Колдун как-то смог ею управлять даже здесь, в моем доме!
Тао набросил мне на плечи свой пиджак.
— Подожди здесь, — коротко велел он. — Я схожу за ней.
— Ну уж нет! — возмутилась я, впрыгивая в домашние туфельки и продевая руки в рукава слишком большого пиджака. — Ты здесь ни одной тропы не знаешь!
Но, когда я подняла глаза, Тао уже быстрым шагом удалялся на север. Я выругалась — неизвестно который раз за ночь — и побежала следом.
Глава 22. О подлинном везении утопленников
Домашние туфельки быстро показали свою полную несостоятельность. Мягкая подошва почти не защищала от острых пневматофоров, притаившихся под слоем грязи, матерчатый верх промок и теперь только натирал распаренную кожу. Если бы Тао знал болотные тропы, то давно оторвался бы от меня, а то и сумел нагнать Ламаи; поначалу он явно так и собирался поступить — но пару раз провалился по пояс и чуть не пропахал физиономией полянку дыхательных корней, и теперь, наученный горьким опытом, терпеливо держался вровень со мной.
Мы уходили все дальше от домика и сердца рощи, начав забирать к востоку, и я хмурилась все сильнее с каждым шагом. Мало того, что мы удалялись от мест, которые придавали мне сил — так колдун еще и зачем-то вел Ламаи к самой непролазной части зарослей, куда точно не пробралась бы лодка, а человек вряд ли прошел бы невредимым. Вдобавок грязь под ногами стала совсем жидкой, и о пути певицы приходилось догадываться по косвенным признакам, что еще больше замедляло продвижение.
— А откуда колдун знает все эти тропы? — не выдержал Тао. — Он бывал здесь?
Я мрачно покачала головой, кусая губы.
— Здесь я сама не бывала. Но ведьма с годами начинает чувствовать то место, где живет, как часть себя. Колдун… не знаю, возможно, тоже. Никогда не приходилось иметь с ними дела, — призналась я и поднырнула под ровную дугу ходульного корня.
— Тогда откуда ты про них столько знаешь? — логично поинтересовался Тао, преодолевая тот же корень по верху.
Я пожала плечами, не оборачиваясь. Надломленные ветви и листочки, лишенные кристалликов соли, образовывали узкий коридор, ведущий к заливу, и меня тянуло туда, как магнитом. Тао покорно двигался следом.
— Родителям приходилось, — вздохнула я. — Мама рассказывала о колдуне из Кастл Вейна. Мне было тринадцать, когда его сожгли. Повезло, что в тот же год мы были вынуждены переехать к Мангроув-парку. Меня угораздило выбрать себе самого неудобного фамилиара из всех возможных, и рука не поднялась держать дикую птицу в клетке.
Альциона протяжно и крайне самодовольно свистнула, заложив круг над головой Тао. Ее в свое время переезд обрадовал чрезвычайно. Это не ей предстояло строить дом и спешно доучивать дочь, которой было суждено оставаться в Ньямаранге, пока не войдет в силу нерожденная еще внучка.
Что ж, по крайней мере, отца для нее я, кажется, уже встретила. Тао, взмыленный и перемазанный в грязи, отчего-то выглядел куда интереснее, чем в привычном образе идеально вышколенного слуги из хорошего дома, и я с трудом сдерживалась, чтобы не начать коситься на прилипшую к его телу рубашку.
А он старательно смотрел строго на альциону, ни разу не позволив себе повернуть голову в мою сторону. Уши у него по-прежнему горели, и лоск лучшего вайтонского воспитания, какое только могли дать сыну ньямарангской служанки, окружал его непроницаемым защитным коконом. Непробиваемо.
— Вы ей нравитесь. Альционе, — вздохнула я и умолкла, отвлеченная самым зловещим звуком из всех возможных.
— Чрезвычайно польщен, — пробормотал Тао и тоже прислушался.
Шумели волны. Лениво, неспешно — совсем близко. Пронзенные общим дурным предчувствием, мы с Тао переглянулись и, не сговариваясь, бросились на звук.
Мангры тянули беспокойные ветви и изогнутые ходульные корни, делая продвижение практически невозможным. Деревья первой линии рощи, защищающие более слабых и нежных сородичей от приливной волны, росли почти сплошной стеной — но я видела узкий проход в сплетениях растительности, достаточный, чтобы по нему пробралась хрупкая тонкокостная ньямарангка. Мне было несколько сложнее, а Тао вовсе прорывался следом, с треском обламывая ветви и проваливаясь в ил. Потому к моменту, когда передо мной наконец разомкнулись переплетения причудливо изогнутых стволов и корней, открывая взгляду бескрайний водный простор, камердинер отставал уже на добрый десяток шагов.
А в какой-то сотне метров впереди брела, безвольно свесив голову, тонкая фигурка в белом, будто светящаяся на фоне темного залива. Вода доходила ей до груди, и свободная шелковая комбинация пузырем вздувалась на спине с каждой волной и тотчас опадала, словно парус на неустойчивом ветру.
Ламаи шла прочь от берега, не оборачиваясь и даже не пытаясь выпрямиться. Там, где нормальный человек давно бы уже вытянул шею, спасая лицо от кусачей соленой воды, певица держала голову склоненной, словно ходила во сне.
Впрочем, в какой-то степени так оно и было.
— Ламаи! — закричала я, рванувшись вперед… и тут же взвизгнула, уйдя в воду по пояс и намочив полы пиджака.
На ноги тотчас намоталось что-то мягкое и гибкое, заставив вздрогнуть и с шумом шарахнуться назад, наткнувшись на Тао. Камердинер машинально схватил меня за плечи, не давая упасть. Его взгляд был прикован к темноволосой голове в сотне метров впереди. Гребешки волн уже разбивались о лицо Ламаи, но она по-прежнему не просыпалась — и равнодушно двигалась вперед, к глубине.
Мы не успевали вытащить ее. Никак.
— Зови альциону, — вдруг приказал Тао — таким ровным, уверенным голосом, что я сначала высвистела привычную мелодию, которую альциона почитала за свое имя, и только потом спохватилась.
— Зачем?
Птица заложила залихватский вираж над Тао и — предательница! — преспокойно уселась ему на плечо. Камердинер даже не вздрогнул.
— Затем, что я не успею доплыть до Ламаи, если ее что-нибудь не задержит, — расчетливо сказал Тао, расстегивая на себе жилет. — Полагаю, птица, вцепившаяся в волосы, колдуна несколько отвлечет.
