Но Егоров даже головы к нему не повернул.
— Считайте, что это моя личная просьба, — сказал он Сухомлиновой.
И она набрала номер. Долго никто не отвечал, а потом заспанный мужской голос спросил хрипло:
— Это кто?
— Меня зовут Елизавета Петровна, — назвала себя Сухомлинова, — я работаю вместе с вашим папой. Вернее, работала. Дело в том, что… — Она вдохнула, решаясь наконец сообщить печальную новость любящему сыну: — Дима, произошла ужасная трагедия: вашего папу убили.
В трубке повисло молчание. После чего уже не хриплый, а взволнованный голос обреченно поинтересовался:
— Много вещей пропало?
— В каком смысле? — не поняла Елизавета Петровна.
— Так его при ограблении квартиры убили? — переспросил Тарасевич-младший.
— В машине.
Трубка молчала. Молчала долго. И Сухомлинова не выдержала:
— Когда вы приедете?
— Всё так не вовремя, — начал объяснять Дмитрий, — мы с женой только что из Италии вернулись, — денег, чтобы прилететь, как вы понимаете, нет.
— Но это же похороны вашего отца!
— Да, да. Конечно, я прилечу на похороны.
— А кто будет заниматься их организацией? Кто место на кладбище выберет, кто поминки организует?
— Пусть какая-нибудь фирма займется. А я прилечу и рассчитаюсь. Тысячи евро, надеюсь хватит на все про все?
— Дима, — не выдержала Сухомлинова, — вам и вашей жене Александр Витальевич купил дом, помогал деньгами, а вы… В конце концов, вы наследуете все его имущество…
— Я понял, — наконец очнулся молодой человек, — я прилечу. Завтра, может быть.
И он сбросил вызов.
— Вот такие нынче детки, — вздохнул эксперт, — даже умирать не хочется им назло.
В стеклянном скворечнике помимо сменщицы находился еще один человек. Это был Михал Михалыч Михеев — один из учредителей управляющей компании, прилизанный сорокалетний мужчина. Очевидно, он уже знал, откуда возвращается Елизавета Петровна, потому что спросил:
— Как там?
Сообразив, что вопрос неконкретный, уточнил:
— Не поинтересовались, есть ли у них подозреваемые?
Сухомлинова покачала головой.
— И так работников не хватает, а тут еще и нового директора надо искать, — с печалью в голосе произнес Михеев.
— Я вчера подала заявление, и Тарасевич меня уволил с сегодняшнего дня.
Михеев вскинул брови:
— И вы, голубушка, туда же! Нет уж. Пишите новое заявление, но уже на мое имя. А пока работайте. И попрошу без прогулов.
Глава десятая
Она спешила на работу. Ехала на троллейбусе, смотрела в окно на серый октябрьский день, думала об Александре Витальевиче, когда на середине пути вспомнила о лежащей в ее сумке тетрадке. Достала и раскрыла на середине. Почерк был мелкий, убористый, но ровный и разборчивый, словно каждую буковку выписывали с огромной любовью.
…Ананян, кв. 48, приводит к себе несовершеннолетних мальчиков, которые остаются до утра.
Тут же шли даты посещений.
Помощница депутата Госдумы Тамара Баранова, кв. 13, употребляет кокаин. В таком виде садится за руль. Она же практикует секс с двумя мужчинами. Таких пар у нее как минимум две.
И опять указаны даты.
Профессор журфака Малышко, кв. 37, — оппозиционер и взяточник. Студенты приходят к нему домой для сдачи экзаменов. Жена Малышко на паркинге царапает ключом машины, принадлежащие женщинам моложе ее. Пострадали авто Пряжкиной, Худайбергеновой и Барановой.
Худайбергенов, кв. 14, продает наркотики Барановой…
Засл. арт. Аркадий Вертов в отсутствие жены приводит к себе студенток театральной академии.
Пряжкин, кв. 51, и банкир Сопаткин, кв. 18, обговаривали схему вывода за рубеж крупных сумм в валюте. Кроме того…
Сухомлинова едва не пропустила свою остановку.
Дверь в ее комнату была закрыта. У входа переминались с ноги на ногу две совсем юные девушки, которые жевали резинку и рассматривали молодого охранника с мощным торсом. У стены стояла завернутая в плотную полиэтиленовую ткань картина. Елизавета Петровна открыла дверь своим ключом и бросила девчонкам, не оборачиваясь:
— Владелица картины через три минуты может заходить. Только снимите пленку и оставьте здесь.
Она опустилась в свое кресло, тряхнула головой, чтобы выбросить из головы все ненужные мысли. Потом вдохнула глубоко и выдохнула, настраиваясь на работу. Девчонки за стеклянной дверью сдирали с картины полиэтилен и бросали его на пол. Подошел охранник и сделал им замечание. Тогда одна стала скатывать пленку в шар, крутя его по полу. Со стороны могло показаться, что она пытается слепить снеговика. Вторая вошла внутрь, приблизилась к стойке и выставила на нее картину.
— Вот, — выдохнула она и, натужно улыбаясь, добавила: — Сколько дадите?
Это был лубок — темный и старый. Очень старый и очень темный. Но сюжет можно было разглядеть.
— Паспорт при себе? — поинтересовалась Сухомлинова.
Девчонка выкатила удивленные глаза, будто ее вызвали к доске и спросили то, что не задавали на дом.
— Полагается паспорт, — объяснила Елизавета Петровна, — если, конечно, мы что-то приобретаем. Но данный предмет нас не интересует. Кстати, откуда у вас эта картина?
— Так это… Ну… Короче, прабабка у меня умерла в деревне. Мы с родителями ездили туда, вывезли, что смогли. Но там и брать-то было нечего. Рухлядь всякая: часы какие-то привезли с кукушкой сломанной, иконы, вот эту мазню…
— А иконы где?
— Так я загнала… то есть продала. Просто подошла к какому-то мужику на улице и предложила. За две иконы он пять тысяч дал, сказал, что у него нет больше. А эту картинку не захотел брать.
— Прабабушка одна жила?
— Ну да. Мы так, заезжали иногда. Но туда ехать двести километров в один конец, и там тоска такая, что… Интернет даже не берет.
— Сколько ты за картину хочешь? Хотя без паспорта нельзя. Так что извини.
— Ой, — притворилась расстроенной девчонка, — ну, пожалуйста, хоть тыщонку дайте.
Сухомлинова посмотрела на нее строго, потом покачала головой:
— Нет… Хотя… Только из уважения к твоей прабабушке. Пятьсот рублей дам.
— Спасибочки, — обрадовалась дурочка и, обернувшись, помахала рукой своей подружке.
Елизавета Петровна достала из своего кошелька пять сотенных.
— На что хоть потратишь деньги? Небось пойдете пиво пить?
Девчонка хихикнула и тут же сделала умное лицо:
