Зазвонил телефон. Елизавета Петровна приняла вызов и услышала голос Охотникова.
— Что-то скучновато сегодня, — доложил он, — может, пораньше сегодня закончим?
— Мне только что часы принесли. Франция, восемнадцатый век. Продавец просит полтора миллиона, но сейчас.
— Сейчас касса пустая, и у меня в кармане тоже пустота. Пусть завтра приходит.
Сухомлинова посмотрела на мужчину:
— Завтра.
— Нет! — почти крикнул тот. — Ну, миллион четыреста. Мне до вечера надо, а то голову оторвут.
— Ладно, наскребем, я думаю, — произнес в трубке голос Юрия Ивановича.
Очевидно, он услышал вопль клиента.
— Сейчас спущусь… Ты проверила на предмет законности сделки?
— В перечне на полицейском сайте этих часов нет, — заверила она.
Охотников вскоре спустился, осмотрел часы, а потом сказал:
— В неудачное время пришли: в кассе пусто. С утра завтра.
— Да у меня просрочка по ипотеке: я три месяца без работы. Получил повестку из суда, что банк начинает процедуру изъятия квартиры. Завтра судебное заседание. Могу не ходить, конечно, но примут решение и без меня. Это же не развод с женой, где три раза можно не являться.
— Я выскреб все, что можно, — вздохнул Охотников, — миллион собрал. А вам нужно полтора.
— Да мне часы эти нужны. Не буду врать, будто это фамильная ценность — сам в девяностые на барахолке приобрел, но уже так свыкся с ними. Когда с первой женой разводился, всё ей оставил. Забрал только свое самое родное: носки, трусы и часы. Ни жилья, ни авто. Потом работка подвернулась неплохая. А потом и женщину своей мечты встретил. Взял вот квартирку в ипотеку… Ну, хоть миллион четыреста дайте.
— Увы, — развел руки Юрий Иванович, — рад бы помочь.
— У меня есть триста тысяч, — призналась Сухомлинова.
— Все равно мало, — покачал головой мужчина. — Ну хоть еще полтинник добавьте.
Охотников вынул из кармана две пачки пятитысячных, потом вывернул бумажник, в котором нашлось двадцать семь тысяч. Елизавета Петровна достала все деньги, которые были в сумочке, — триста двенадцать тысяч рублей.
— Ну, ладно, — согласился мужчина. — Пусть будет столько, все равно спасибо: спасли вы меня.
Он пересчитал деньги, поджал руку Охотникову, потом обнял Елизавету Петровну.
И ушел.
— Знаешь, сколько часики стоят? — спросил бывший сокурсник.
— Сто тысяч евро.
— Самая низкая цена, за которую они улетят. Так что давай сразу определимся. После продажи — твои тридцать процентов, мои семьдесят. Дай бог, чтобы больше за них дали. Мне сейчас деньги нужны.
— И мне важно как раз эту самую сумму получить, — вздохнула Сухомлинова. — Тысяч тридцать или тридцать пять евро. На адвокатские услуги.
— Какие услуги, — не понял Охотников. — Кто же просит с тебя столько, ведь ты не олигарх вроде?
— Адвокат Фарер.
— Может, ты неправильно его поняла. За что столько?
— За развод дочери, за то, чтобы ребенка нам оставили, а не отцу.
— Интересное кино получается, — удивился Юрий Иванович. — Ну ладно, я часики в хранилище унесу. Вернусь и договорим.
Теперь Елизавета Петровна уже начала жалеть, что отдала почти все деньги. Тех, что остались дома, надолго не хватит. И неизвестно, когда еще будут проданы эти бронзовые часы. Но все произошло так быстро, что она не успела подумать. Охотников дал деньги, и она сделала то же самое, как попугай. Можно, конечно, вернуться на пост консьержа, но и там выплачивают зарплату раз в месяц, и если вчера дали, то ждать следующих выплат придется очень долго. Можно попросить у Юрия Ивановича. Но удобно ли занимать у начальства?
Открылась дверь, и в помещение влетел Охотников. Он спустился со второго этажа так стремительно, что задыхался.
— Влипли мы с тобой, — еле выговорил он и снова глубоко задышал.
— В каком смысле?
— В том самом… В дерьме мы по уши. Мне только что звонили из полиции. Спросили, не интересовался ли кто-то из наших сотрудников стоимостью старинных французских часов. Я, разумеется, ни слухом ни духом. Сказал, что мы проверяем все приносимые нам предметы по полицейскому сайту. А он сказал, что эти часики похищены из загородного дома одного крупного чиновника. Была отключена сигнализация, охранник связан: вынесли много чего, и в том числе эти часики. А полицейские якобы специально не включили все украденные вещи в свой список, чтобы узнать, кто будет интересоваться их стоимостью, чтобы выгоднее продать. Вот мы и попались.
— И что теперь делать?
— Снять штаны и бегать, — почти выкрикнул Юрий Иванович и продолжил уже спокойнее: — Они сейчас подъедут, заберут часы, просмотрят наши записи наблюдения, опросят тебя и меня на предмет того, знакомы ли мы с этим человеком, приносил ли он нам раньше что-либо. Я один раз и сам таким образом влип. Там, правда, ущерба для меня лично было поменьше, но тогда нас закрыли на пару дней — проверяли все наше хранилище.
— А с деньгами нашими что будет?
— Откуда я знаю, на что этот урод их потратит? Даже если его найдут, то получить с него будет нечего. Да и то, если что-то при нем обнаружат, то чиновнику вернут в счет погашения стоимости похищенного.
Триста тысяч рублей! Таких денег Елизавета Петровна никогда прежде не видела. А когда они появились у нее, тут же отдала какому-то проходимцу. Понятно, что двести тысяч она и сама не совсем честно заработала, но остальное — это их с дочкой накопления, ее зарплата за работу консьержем за прошлый месяц. А как теперь жить? Дома осталось средств на неделю жизни, и то если в режиме жесткой экономии.
— Лиза, ты меня извини, конечно, но…
Охотников не договорил. Просто посмотрел на нее. Потом махнул рукой и вышел.
Она вернулась за свою перегородку и положила голову на стол, готовая разрыдаться. И тут же ей показалось, что кто-то вошел в комнату. Подумала, что это вернулся Охотников, подняла голову и сквозь радужный туман увидела направляющегося к ее стойке субтильного молодого человека — ровесника дочери или даже младше. На нем была коротенькая красная стеганая курточка, узенькие в обтяжку брючки. Длинные волосы зачесаны за уши и собраны в пучок на затылке.
Он положил на прилавок портфельчик и спросил:
— Награды принимаете?
— Чьи?
— Мои… То есть не мои, а моего предка. У меня есть… То есть от него остались орден Красного Знамени, но без ленты, медаль «XX лет РККА», значок «Ворошиловский стрелок». А еще дома есть шашка, то есть сабля с гравированной надписью, что это подарок от Буденного… Сколько за саблю дадите, если я принесу?
— У кого украли?
— Что вы себе позволяете? — возмутился молодой человек. — Это моего предка, я же сказал.
