Филипп тут же вскочил:
— Я провожу вас.
Илона тоже стала собираться, но жених сказал:
— Я сейчас вернусь.
Когда они вошли в лифт, Бережная предложила:
— Давай на «ты» перейдем, а то мы с Иришей… Прости, я все по-старому ее хочу назвать. Мы с Илоной — подруги, а ты со мной, как с незнакомой теткой.
— Я с радостью, — согласился Филипп, и лицо его порозовело. — Ты не тетка, ты просто замечательная!
Они вышли из кабины.
— И все-таки вернемся к нашим баранам, — перейдя на деловой тон, сказала Вера, — договорись со своим адвокатом о встрече с Перумовым.
— А разве не ты…
— Нет, нет, нет, — покачала головой Вера, — я не хочу светиться. Кроме того, я человек занятой. У меня все дни расписаны. Я и сегодня-то вырвалась потому только, что рядом была. Договорись со своим адвокатом. У тебя же есть адвокат? Кто тебя на разводном процессе представлял?
— Вообще я сам, потому что с Гасановой заранее договоренность была. А так для вида мы позвали какую-то девочку из адвокатской конторы Фарбера. Но она почти ничего не говорила — постояла в качестве мебели, а мы потом Фарберу две тысячи долларов ни за что дали. Он еще сказал, что для нас из уважения к отцу сделал существенную скидку.
— Честно говоря, — призналась Бережная, — я только фамилию его слышала, а как он дела ведет, не знаю.
— Как все, — пожал плечами Первеев-младший, — как ваш этот самый, то есть как адвокат Аньки: тоже берется лишь за выигрышные дела.
— Ну и прекрасно. В твоем случае ему и делать ничего не придется. Ты сделаешь Анне Владимировне встречное предложение, от которого она не сможет отказаться. Ты возвращаешь ребенка, а она отзывает иск. Только сначала закрепите эту договоренность документом. Но это адвокаты без вас сделают. Привезешь с Кипра ребенка и отдашь бывшей жене… И на этом всё.
— А отцу что я скажу?
— Придумай что-нибудь. Будто жить без мальчика не можешь. Что опека приходила проверять, как ребенок себя чувствует. Раз пришла, потом второй, а на третий решит, что ребенка у тебя нет. Тем более что ни детской комнатки, ни детских вещей, ни игрушек…
— Я понял.
Они стояли возле подъезда, а белый «Роллс-Ройс» с включенными фарами неподалеку… Вера махнула рукой, и автомобиль покатил к ним.
— Погоди! — вспомнил Филипп. — Я все про карьеры, про щебенку думаю. Насколько велик шанс выиграть тендер?
— Почти стопроцентный. Ты свяжешься с помощницей того депутата, обаяешь ее — у тебя это хорошо получится, и вперед.
Машина остановилась, вышел водитель, распахнул дверь перед Бережной.
— Не хочется с тобой расставаться, — вздохнула она, — но мне кажется, что скоро мы будем видеться чаще. Так что до встречи!
Филипп осторожно прикрыл дверь, посмотрел вслед отъезжающему «Роллс-Ройсу». Автомобиль почти бесшумно выехал на проспект, так же без рева двигателя стремительно набрал скорость и исчез.
Он вернулся домой, начал снимать обувь. Из комнаты выскочила Илона.
— Проводил? — спросила она.
Первеев кивнул.
— О чем говорили? — продолжала допытываться невеста.
— Да ни о чем. Просто посадил ее в лимузин.
— Шикарная дама! — с восторгом произнесла Илона.
Филипп кивнул, соглашаясь, потом поднял глаза и посмотрел на невесту, словно сравнивая ее с той, которая еще недавно была здесь.
— Сколько Вере лет, интересно?
— Как и мне, вероятно, — ответила Илона и сама не поверила, — нет, больше, конечно. За тридцать точно. Может, даже тридцать три.
— Не похоже, чтобы столько же. Выглядит она даже моложе тебя.
— Дурак! — крикнула невеста. — Вот и женись на ней.
Она побежала в гостиную, показывая, что очень обижена.
Филипп ничего не ответил. Просто направился в другую комнату, где у него стоял на столе компьютер. Опустился на рабочее место и задумался. Вдруг он почувствовал тревогу, а отец всегда предупреждал: если есть какие-то сомнения, то отказывайся от сделки сразу, даже если будут потери. Лучше потерять немного, чем все. Он достал телефон и набрал номер отца.
— Не спишь еще? — спросил он.
— Только что Федьку уложили, — ответил тот. — У нас тут время еще детское. А какие у тебя новости?
— Пока никаких, но скоро будут. У меня вопрос: ты когда-нибудь вручал в подарок напольные часы?
— Что я, идиот? Хотя было один раз, но это был подарок от мэрии бабе одной… Не бабе, а девчонке-следователю, которая в одиночку без оперов маньяка-убийцу взяла. Ей орден от начальства, а мэр распорядился часы подарить.
— Имя не помнишь той девчонки?
— Да откуда? Хотя… Береговая или Бережная. Ее Верой звали, кажется. Точно, Вера. Тридцати ей не было. Симпатичная такая, твоя ровесница, скорее всего. А почему ты спрашиваешь?
— Так вдруг. Кто-то вспомнил про эти часы.
Они поговорили еще немного, а когда разговор закончился, Филипп почувствовал, что волнение прошло. Можно доверять этим людям, хотя при чем тут Петр? Филипп вдруг вспомнил Веру, и она предстала перед его глазами: высокая и тонкая. Нет, не высокая и тонкая — она и в самом деле утонченная, с невиданным им в других женщинах лоском. Хотя не это привлекало и манило — кроме красоты, в этой женщине чувствовались уверенность и сила, которые не свойственны простым и обычным, красивым и изнеженным, вообще всем представительницам женского пола. Но в том-то и дело, что она не как все, она исключительная, она одна такая. И, судя по всему, это поняли люди, которые определяют политику, экономику, которые жизни других людей держат на коротком поводке. Эти люди, эти небожители поняли, что женская красота в сочетании с силой и уверенностью решают многое — женская красота и ум легко добиваются того, что многим сильным и уверенным мужчинам не по плечу. И Вера такая одна. Кажется, она внимательно присматривалась к нему. Он почувствовал это, он видел странный блеск в ее темно-серых глазах, глубоких до умопомрачения. В них светились искорки смеха, словно призывая его к какой-то игре…
Филипп почувствовал, как начинают дергаться руки — трястись мелкой-мелкой дрожью, как от неизбежности чего-то очень важного и значительного. Такое случилось с ним лишь однажды, когда сокурсница привела его к себе — неопытного и наивного, но желающего обладать ею, а может быть, не ею, но любой женщиной, и как можно скорее, чтобы стать наконец равным всем тем — уверенным и сильным, кто может позволить себе рассуждать о женщинах пренебрежительно и свысока. Но тогда подвернулась… Не подвернулась, а просто заманила его к себе после вечеринки в общаге именно она, которая была старше его на пять лет — опытная, но некрасивая, раскованная и наглая. Тогда у него тоже точно так тряслись руки. Когда он увидел, что сокурсница, зайдя в малюсенькую съемную квартирку, тут же начала раздеваться, он, стараясь не смотреть на нее, не мог трясущимися руками расшнуровать ботинки, путался в шнурках, которые затянулись в узлы… А когда поднял голову, увидел ее, улыбающуюся, уже без белья. Сокурсница обняла его и поцеловала. Она расстегивала его брюки, пыталась их снять, но ботинки не давали. Она тащила Филю к продавленному дивану, а он путался в брюках, в ботинках, шнурках, его била мелкая дрожь от предчувствия того, что неминуемо случится… Потом были другие женщины. Были и те, кого он любил… Теперь вот Илона, но такого не случалось больше никогда. Никогда — до сегодняшнего вечера, как будто он, мечтавший когда-то стать мужчиной, станет им только сейчас — очень-очень скоро, но в этот раз его сделает мужчиной лучшая на свете — единственная, которую можно любить, уважать и которой можно довериться.
