— Не может монета стоить как яйцо Фаберже, — усомнилась Сухомлинова…
— Вы не знаете нумизматов. Самые азартные из них — это очень и очень богатые люди. Для них десять-двенадцать миллионов евро — то же, что для вас десять рублей, которые не делают вас богаче или беднее. А на десять нынешних рублей в наше время ничего не купишь.
— Почему на аверсе этой монеты указан еще один номинал — десять с половиной злотых, если она не предназначалась для массового обращения?
Мужчина пожал плечами:
— Воля императора. Тогда, после присоединения Польши, все монеты выпускались с двойным номиналом.
Посетитель поднялся.
— Вы ничего не хотите мне сказать? — попыталась остановить его Сухомлинова.
Мужчина улыбнулся:
— Мой адрес вы теперь знаете. Если захотите продолжить разговор, подъезжайте.
Она смотрела, как он уходит. Потом откинулась на спинку кресла и закрыла ладонями лицо. Потом опустила руки и выдохнула. То, что произошло, показалось вдруг чем-то нереальным, какой-то сказкой или сном. Сухомлинова даже встряхнула головой, чтобы снять это ощущение. И только сейчас вспомнила, что должна была сделать прежде всего. Взяла телефон и набрала номер Охотникова.
— Что-то интересное? — спросил бывший сокурсник.
— Только что мне принесли золотой фамильный рубль.
В трубке повисла тишина.
— Алле, — осторожно напомнила о себе Елизавета Петровна.
— Золотого фамильника нет в природе, — тихо произнес Охотников.
— Я знаю, — согласилась Сухомлинова.
— Ты оставила монету на экспертизу?
— Зачем, если такой монеты нет в природе.
— Почему не позвонила мне сразу?
Она не успела ответить, как он перешел на крик.
— Лиза, если есть какие-то сомнения, оставляешь предмет на экспертизу, на оценку… Кстати, сколько он просил?
— С чего вы взяли, что это был мужчина? Может, это была женщина.
— Баба? — не поверил начальник. — Правда, что ли? Такого не может быть.
— Вы правы — это был немолодой мужчина. Очень элегантный… Он сказал, что начальный лот не ниже пяти миллионов евро.
— Где-то так, — согласился Юрий Иванович, — ты паспортные его записала?
— Нет, потому что этот золотой рубль — подделка.
И тут пошли гудки. Но не прошло минуты, как Охотников позвонил снова.
Она приняла вызов, но не успела даже слова сказать, потому что сразу услышала:
— Дура!
Бывший сокурсник на этом и закончил разговор. Елизавета Петровна, разумеется, обиделась и даже подумала о том, что терпеть такое больше не будет — надо срочно написать заявление об увольнении. Она заглянула в ящик стола в поисках чистого листа, но там не было ничего, кроме электронных весов и лупы. Сухомлинова откинулась на спинку рабочего кресла, лицо ее горело. Хотелось плакать от бессилия.
Открылась дверь, и в помещение зашел Охотников. Он опустился на стул для посетителей, на котором совсем недавно сидел владелец уникальной монеты, и наклонился к окошку, пытаясь перехватить взгляд Елизаветы Петровны. А та смотрела в сторону, едва сдерживая слезы.
— Ты что такая красная? — поинтересовался он. — Обиделась, что ли? Тогда извини — я не со зла. Но есть правила: мы же договорились с тобой. Если кто-то принесет что-то стоящее… Даже если это подделка, то все равно сразу звонишь мне. Я просто опешил от такой новости, а ты даже в паспорт его не заглянула. Золотой фамильный рубль — легенда, но я знал человека, который видел эту монету. Владел этим рублем… Вернее, он говорил, что этот рубль у него есть. Некий дядя Сема… Если честно, не был знаком с ним лично. Фамилии его я не помню, но могу узнать. Он был коллекционером, собирал все подряд: картины, иконы, фарфор, монеты… Коллекция монет у него была уникальной. Причем у этого дяди Семы были исключительные не только вкус, но и нюх. По слухам, он стал собирать свою коллекцию во время блокады. Имел возможность доставать продовольствие и потом обменивал на антиквариат. Но его коллекцию могли видеть только самые приближенные люди — те, кому он безусловно доверял. Одного из них я немного знал: так вот он уверял, что дядя Сема показывал ему золотой николаевский фамильный рубль.
— Где сейчас эта коллекция?
— Никто не знает. А дядю Сему убили уже лет тридцать назад. Грабители проникли в его квартиру, вынесли все, что смогли. Скорее всего, искали именно эту монету. Старика пытали. Мучили, видимо, долго. Потому что он умер от этих пыток. Напали на него не случайно…
— Кто-то навел? — догадалась Сухомлинова.
Охотников кивнул и вздохнул.
— Теперь ты понимаешь, почему так важно было узнать, кто принес нам эту монету. Через него можно выйти на убийц. Ты сказала, что он немолод.
— Немолод, элегантен, воспитан…
— Под такое описание любой подойти может. Да хоть бы и я. Надо что-то конкретное указать. Ты в случае чего фоторобот составить сможешь?
— Не знаю, скорее всего, нет. Я теперь закрываю глаза, пытаюсь воссоздать в памяти его внешность, но не вижу ничего. Седой, гладко выбрит.
Охотников кивнул и задумался.
— Я думаю, что он скоро вернется. Зашел наверняка для того, чтобы прощупать почву — возьмем ли такую ценность.
Бывший сокурсник достал из внутреннего кармана бумажник, раскрыл его и положил на прилавок две пятитысячные купюры.
— Это премия тебе за то, что греческую монетку не упустила. Я уже ее реализовал. Очень удачно и без всякого аукциона.
Юрий Иванович снова заглянул в ее лицо.
— Ты ничего не хочешь добавить? — спросил он. — Такое чувство, что ты мне сказала что-то не то… Неужели ты прежде видела этого мужика? Знакомый твой, что ли?
— Не видела никогда, — покачала головой Сухомлинова, — повода у меня нет тебя обманывать.
Но повод так ответить у нее был.
Глава четвертая
Когда-то он за ней бегал. Почти на протяжении всего первого курса. Юрка был худым — почти тощим, с большой головой, которая казалась еще больше из-за густой шапки вьющихся волос. Кто-то из остряков первого курса дал ему прозвище «Пенис Эректус», слыша которое, некоторые девочки краснели, а некоторые хихикали. Может быть, именно из-за этого Лиза не хотела с ним встречаться, а Юра предлагал и в кино сходить, и в кафешке посидеть. Звал к себе в гости одну и на вечеринки вместе со всеми. Но Сухомлинова отказывалась. Прозвище вскоре позабылось, то есть почти забылось — потом Охотникова все называли просто Эриком.
Дома она у него все-таки побывала. Но вместе со всей их группой. Встречали Новый год, и было очень весело. Лизу более всего поразили картины, висевшие на стенах. Особенно небольшой этюд Саврасова, похожий на эскиз к его картине «Грачи прилетели». Выпивали, закусывали, шутили и танцевали. Хозяин, правда, уединился в родительской спальне вместе Ириной Лушкиной. Потом он снова появился за праздничным столом с необыкновенно счастливым лицом. Ребята поздравили его, а девочки понимающе переглянулись. Юра, он же Эрик, был не единственным на курсе, кому отдалась Ирка. После этого все надежды на сближение с Лизой, если они были, конечно, у него пропали. А сама Сухомлинова не очень-то и переживала, хотя все равно было обидно. А другие к ней больше не подкатывали, вероятно, Охотников объяснил им доходчиво, что Сухомлинова — недотрога.
