— Не будем о грустном, — попросила Елизавета Петровна.
И весь остаток пути они проехали молча, как будто ничего, кроме грусти, в их воспоминаниях не было. Въехали в ворота паркинга, спустились уровнем ниже, где стояли машины жильцов, потом вышли во двор.
— Я вдруг подумал о смерти, — произнес Юрий Иванович, — вспомнил вот Ирину — мою первую женщину, которую я и не любил никогда, а она дарила свою любовь всем, что не унижает ее нисколько. Теперь ее нет, и мне кажется, что она ждет меня там. Ждет, понимая, что только она одна поможет скрасить мне вечность. Предположим, я умру. Кому достанутся картины из моей коллекции? А ведь там не только картины. Что со всем этим делать?
— Подари или завещай государству, — посоветовала Елизавета Петровна.
Охотников кивнул.
— Я думал об этом, но не могу. Жаба душит.
Они вошли в дом. Охотников начал прощаться.
— Сухомлинова, в случае чего, не думай про меня плохо.
— Ты о чем, Юра?
Она назвала его по имени запросто, как сорок лет назад, когда они оба были первокурсниками.
— Да так просто, Лизок, — ответил он, — почудилось что-то. А ведь как бы было прекрасно вернуться сейчас домой, лечь в постель, закрыть глаза, потом открыть и оказаться вновь в объятиях Лушкиной. За стеной шумит веселая компания, надо возвращаться туда, где ждет меня девушка, от которой я без ума. Когда-то я вышел с перекошенной от счастья рожей. А сейчас ни за что бы этого не сделал. Остался бы с Иркой, и мы были бы самыми счастливыми людьми на свете. Долгие-долгие годы, да и потом. Удачи тебе, Елизавета.
Он направился к лифтам, потом обернулся и помахал Сухомлиновой рукой. И теперь уже молча скрылся за углом стены.
Отворились двери лифта. Охотников шел к своей квартире, остановился, достал ключ, хотел войти внутрь, но тут же рядом оказались двое молодых мужчин и втолкнули его внутрь.
— Господа, — обратился к ним Юрий Иванович, — вы ничего не попутали?
И тут же в квартиру зашел не старый еще человек в генеральской форме.
— Простите, что так, Юрий Иванович, но у нас ордер на обыск вашей квартиры.
Он тут же достал из кармана сложенный вдвое листок, развернул и хотел показать.
— Верю, — отмахнулся Охотников, — только что вы рассчитываете у меня найти?
— Не принадлежащие вам вещи, которые были в разное время похищены из квартир коллекционеров.
— Возможно, что-то и было похищено, но я честно приобретал свою коллекцию. Если вы хотите учинить обыск, я не возражаю, но только с соблюдением всех формальностей. Нужны двое понятых, а лучше на каждую комнату, потому что, пока вы будете рыться в одной, в другой мне подбросят что-нибудь.
— Что вам могут подбросить?
— Ну, не знаю: наркотики, оружие, экстремистскую литературу…
Евдокимов не успел ответить, как в квартиру толпой ввалились двое прокурорских, вслед за ними заслуженный артист Евгений Вертов с женой, консьерж Нина Николаевна и Сухомлинова.
Именно к ней обратился Евдокимов:
— Елизавета Петровна, я бы просил вас поприсутствовать в качестве эксперта-искусствоведа. Вы должны установить подлинность всех этих вещей. Картин и прочего…
— Я ничего не должна, я поднялась лишь для того, чтобы попрощаться со всеми эти полотнами и увидеть в последний раз бывшего сокурсника.
— Спасибо, Лизок, — сказал Охотников, — другого от тебя не ожидал. Спасибо за дружбу.
— Юрий Иванович, — обратился к нему заслуженный артист, — мы тоже не собирались, нас с Юлечкой на входе взяли и предложили. Я не хотел, но Юлия Сергеевна…
Он обернулся к жене, и та уверенно поддержала его:
— Мы поднялись, чтобы самим убедиться, что всё тут на законном основании.
Елизавета Петровна прошла вдоль стен, глядя на картины.
— Вы или оставайтесь, или уходите, — обратился к ней прокурорский работник.
Елизавета Петровна подошла к двери и посмотрела на Охотникова:
— Прощай, Юра.
— И ты меня прости, — ответил тот.
Когда за ней закрылась дверь, Евдокимов обратился к собравшимся:
— Господа, сейчас здесь будет произведен обыск в рамках возбужденного уголовного дела по фактам многочисленных хищений произведений искусства, произошедших в разное время с разбойными нападениями и убийствами законных владельцев этих вещей.
— Гражданин Охотников, — продолжил прокурорский работник, — имеются ли в вашей квартире не принадлежащие вам вещи, предметы, попавшие в ваши руки преступным путем, а также не принадлежащие вам крупные суммы денежных средств?
— Здесь все мое, — ответил Юрий Иванович.
— Есть ли в квартире наркотики, оружие?
— Оружие имеется, — признался Охотников. — Эспадрон конца восемнадцатого века, произведенный во Франции, кортик, принадлежащий адмиралу Грейгу, арабский кинжал с рукоятью, украшенной сапфирами и бирюзой.
— Огнестрельное оружие есть? — поинтересовался Евдокимов.
— Сейчас нет, а раньше была дуэльная пара, но я продал ее недавно.
— Мы приступаем, — объявил прокурорский, — у нас есть список похищенных вещей с указанием картин, фамилий художников и названиями сюжетов.
Услышав эту фразу, Охотников улыбнулся и сказал:
— Подписи авторов в нижнем правом углу почти на всех полотнах. Или на оборотной стороне. Так что сверяйте. Если что-то будет неясно, то я помогу.
Полицейские, пришедшие с Евдокимовым, начали снимать картины со стен.
— Не могу смотреть на это спокойно, — произнес Юрий Иванович и посмотрел на Евдокимова. — Господин генерал, я могу выйти на кухню покурить, чтобы нервы успокоить.
Иван Васильевич кивнул и приказал одному из полицейских держать хозяина квартиры под постоянным наблюдением.
— Крамской «Портрет крестьянской девушки в красном сарафане», — зачитывал прокурорский.
А второй сверял со списком похищенных вещей.
— Есть такая.
— Александр Иванов «Две итальянки в оливковой роще».
— Есть такие.
— Карл Брюллов «Влюбленные в лодке».
— Есть, но тут еще какая-то лодка…
— Погоди… А, это, наверное, «Итальянские рыбаки в заливе Санта-Лючия» Сильвестра Щедрина.
— О-о, а тут баба голая… Только как ее определить?
В комнату с кухни вернулся полицейский.
— А где Охотников? — удивился Евдокимов. — Ты что, его одного оставил?
— Так он в гальюн отпросился. Сказал, что приспичило ему…
— Ломай дверь! — крикнул Иван Васильевич.
