Потому что, чем больше и круче из тебя получилась волна, тем выше и твёрже стена косности, тупости и инертности – даже не мира в целом, а той его части, которая формально является адресатом-читателем и не поймёт, не поймёт, не поймёт нихрена, никогда.
В общем, с каждым разом всё выше и твёрже стена, о которую ты разбиваешься, вернее, только кажется, будто разбиваешься, на самом деле, никакой стены даже теоретически быть не может, но больно вполне взаправду, как будто стена настоящая. Словно и правда существует эта стена.
Мне смешно (потому что это правда смешно), тем не менее, с выходом каждой новой книжки меня охватывает совершенно взаправдашнее отчаяние, потому что я ненавижу любые проявления тщетности и ужасно, больше всего на свете люблю эффектно, наглядно, одним сокрушительным жестом – хоп-па! – всех и всё побеждать. А именно этот тип побед мне при моём роде занятий не светит, это надо было в какие-нибудь боксёры идти. Например.
Новая правда о нас
Ночью в городе полно народу, открыты бары, горят разноцветные фонари, посетители толпятся снаружи, сидеть в духоте, страдая от вреда не-курения, ищи дураков. Те, кому не хватило места за уличными столами, усаживаются прямо на тротуар, и глядя на них, поневоле уверуешь в целительные свойства сигарет и бухла, очень уж духоподъёмно выглядят эти толпы ночных гуляк. Мне раньше казалось, так обаятельно только средиземноморцы гудеть умеют, с другой стороны, мы же теперь наверное тоже почти они.
У нас тут нынче такой лайфстайл, что люди всюду ходят со своими собаками, и собакам так нравится тусоваться под барами, обнюхиваться с коллегами под умилённое общее мимими, что ещё неизвестно, ради кого у нас бары ночью открыты, и кто кого на самом деле веселиться привёл.
Памятник доброму варненскому доктору Ивану Басановичу, на досуге работавшему видным литовским националистом Йонасом Басанавичюсом, оказался компанейским чуваком, отлично вписался в ночную жизнь города и с толком проводит летние вечера, на его постаменте сидят влюблённые пары и не пары, а просто так собутыльники, и отдельно стоят полулитровые пустые бокалы; судя по их количеству, добрый доктор Басанович сегодня выпил, как минимум, три.
Всё это вместе – бары и фонари, гуляки, собаченьки, цветущие липы, доктор с пустыми бокалами, мимо идущие мы – создаёт не просто ощущение вечного праздника, который летними ночами всегда у нас тут был, но и очень счастливого, очень молодого, весёлого города, у которого ветер в голове, а на уме – только одни гулянки, и это так похоже на правду, что теперь наверное это и есть новая правда о нас.
Ноябрь
Как же я люблю все эти чёрные мокрые ноябри, вспышки жёлтой, алой и даже зелёной листвы на фоне оголившихся тёмных ветвей, развесёлые закаты в четыре часа (моего) утра, животворные плюс пять по ночам, тёплый западный ветер, пляску живой молодой травы на краю бездны, в ноябре вообще всё на краю бездны, бездна – вот она, рядом, везде, уже прямо сейчас, но мы балансируем на краю, нам бы ночь простоять и день продержаться; ладно, ладно, можно даже не день, а хотя бы час – ещё один час не наступившей зимы дорогого стоит, в ноябре семьсот двадцать часов, все – мои.
Ноябрь в наших широтах самый восхитительный месяц, он здесь у нас про искусство умирать – красиво, с достоинством и размахом, в интонации «поехали в нумера», – адресованной скелету с косой в балахоне, вставшему у тебя в изголовье, да так обаятельно, что скелет на секунду засомневается: «А может, и правда, поехали? И к чёрту всё». Одумается, конечно, но это будет потом, а пока мы тут пляшем на самом краю пропасти вместе с юной зелёной травой, ноябрь – наш с нею праздник, в ноябре у нас с травой – рост и подъём, весёлая весенняя маниакальная фаза сгущающейся тьме вопреки.
«Вопреки» – ключевое слово, конечно. Энергия сопротивления – великая вещь, на этой энергии можно делать невероятные штуки, но очень важно, кто твой противник. В смысле, масштаб того, чему ты сопротивляешься. Маме с папой – катит лет до пяти, а потом надо выбирать противника посерьёзней. В ноябре это просто, даже гадать не приходится, потому что противник приходит сам. Наилучший из возможных противников, спокойный, бесстрастный и уверенный в своей власти над миром. И тут мы с зелёной травой такие – оп-па! – выходим из-за угла. Лыбимся, как идиоты, растём, стремительно приближаемся к небу, до которого, говорят (только не спрашивайте, откуда информация, я не помню) всего-то двадцать четыре версты. И времени у нас предостаточно: ещё один миг.
Всегда – ещё один миг.
О
О бедных элоях (и котиках, котиках)
Стоит в сердцах обругать кого-нибудь «морлоком», тут же кто-нибудь возмущается: «тоже мне элои нашлись». Из этого логически вытекает, что, с точки зрения недовольных граждан, быть элоями хорошо. При том, что любому, хотя бы по диагонали прочитавшему «Машину времени» Уэллса, должно быть вполне очевидно, что если уж выбирать, то лучше стать неприятным некультурным морлоком. Потому что морлоки хоть и совсем хтонические скоты, а всё же активные хищники. А элои – просто пассивный корм. Их же там, блин, едят!
Другая удивительная для меня штука – массовая зависть к домашним котикам. Которые спят по полдня и лопают на халяву. Хотя, по уму, нельзя не понимать, что жизнь прирученных, одомашненных хищников хоть и лучше скитаний в холода по помойкам, но совсем не сияющий идеал, минусов в ней хватает; ладно, неважно, речь сейчас не о самих котах, а о человеческой зависти к их безмятежному существованию.
Эту зависть, конечно, принято проявлять в как бы шутливой форме, но массово распознаваемый юмор всегда указывает на культурный шаблон, то, что подразумевается по умолчанию (ну как вся совокупность старых анекдотов про тёщу показывает, что в рамках употребляющей их культуры мать жены по умолчанию считается злом, а совокупность современных им анекдотов про мужа, внезапно вернувшегося из командировки – что блуд считается приоритетным занятием, отвратить от которого может только строгий контроль, и т. п.).
В основе зависти к элоям и котикам лежит убеждение, будто безделье – это настолько прекрасно, что ради него можно отдать контроль над своей жизнью и пожертвовать независимостью. Тогда как на примере элоев и котиков как раз хорошо видно, к чему это может привести. Элоев едят, зато позволяют им бесконтрольно совокупляться: корм должен производить корм. Домашних котиков, слава богу, не жрут, зато и стерилизуют практически всех – ради удобства совместной жизни. Я не то чтобы против, у меня тоже обе кошки стерилизованы, вполне нормально, когда человек, приютивший котиков, не собирается разводить котят. Просто отдаю себе отчёт, что жизнь домашних котиков от идеала, к которому следовало бы стремиться, достаточно далека.
Ясно, что мечта о возможности никогда не работать – естественное следствие постоянных принудительных трудов ради прокорма, совокупность которых и есть жизнь среднего цивилизованного человека. Однако безделье – очень хреновая альтернатива работе по принуждению, если уж выбирать из двух зол, то безделье – даже худшее зло. Годная альтернатива – работа без принуждения, и вот в эту сторону надо копать (хотя бы мечтать). Человек создан для счастливой активной созидательной деятельности с короткими перерывами на отдых от неё.
