Многие из тех, что открывали, на вопрос о родных и знакомых Воронкова только пожимали плечами, ссылаясь на то, что Геннадий Осипович был человеком замкнутым и необщительным. Пригорюнившаяся Любава почти спустилась с лестницы, когда заметила, как в дверь подъезда, кряхтя и утирая пот со лба, вкатывает тележку старая женщина.
– Ой, давайте я вам помогу, – кинулась к ней отзывчивая девушка.
– Да, что ты, доченька, – запротестовала старушка, – она тяжелая.
– А как же вы… – растерялась Залеская.
– Так я привычная, – отозвалась та.
– Тогда давайте вместе, – предложила Любава.
– Давай, – неожиданно согласилась женщина. – Тебя как зовут? – спросила она Залескую.
– Любава.
– А я Мария Петровна, можно просто тетя Маша.
Залеская кивнула, усердно вкатывая с одной ступени на другую и впрямь неподъемную тележку.
– Ты, дочка, к кому-то в гости приходила? – тем временем допрашивала ее Мария Петровна.
– Не совсем, – вздохнула Любава, останавливаясь и переводя дыхание, – а что у вас там, если не секрет? – кивнула она на тележку.
– Да какой же секрет? Стройматериалы.
– Стройматериалы? – совсем растерялась Любава.
– Ну да, придет ко мне знакомая малярша ремонт делать. Составила список, чего надо купить. Я и купила.
«О господи, – подумала Залеская, – бедные наши старики».
– Но ты мне, дочка, так и не сказала, к кому приходила-то. Я тебя тут ни разу раньше не видела.
Старший лейтенант догадалась, что Мария Петровна, выспрашивая ее, проявляет бдительность. Что значит советская закалка. Она невольно улыбнулась. Но тут же стала серьезной и ответила:
– Я из полиции.
– А удостоверение у тебя есть?
– А как же, – улыбнулась Любава и протянула Марии Петровне документ.
Та, подперев тележку для верности бедром, достала из кармана очки и, изучив удостоверение, вернула его Любаве.
– Ты из-за Гены Воронкова? – спросила она со вздохом.
– Из-за него.
– Тогда пошли ко мне, я его соседка, никто тут, – она кивнула на стены подъезда, – Генку лучше меня не знал.
Минут через двадцать они, натужно пыхтя, обливаясь потом и останавливаясь на каждой площадке, вкатили тележку на четвертый этаж.
– Подержи, – сказала Мария Петровна, снова подпирая тележку бедром, достала ключи и открыла дверь своей квартиры.
Они вдвоем перетащили тележку через порог и вкатили в коридор.
– Тут кидай, – распорядилась хозяйка, и Любава с радостью приперла тележку к стене коридора.
– Что бы я без тебя делала, – улыбнулась Мария Петровна, глядя на взопревшую Любаву.
– Ой, и не знаю, – отозвалась та и спросила: – А дети у вас есть?
– А как же, – гордо ответила хозяйка, – два сына.
– Чего же они вам не привезли все это? – Залеская пнула тележку, представляя, что это мягкие места сыночков Марии Петровны.
– Так они ж работают, – отозвалась та беззаботно, – а я дома, вот и решила, чего их тревожить, сама справлюсь.
И тут же проговорила:
– Ты иди, дочка, умойся, вон за той дверью у меня ванная. Нет, давай я первая, а пока ты моешься, я чай поставлю.
Еще не совсем отдышавшаяся Любава согласно кивнула. Вскоре они уже пили чай на кухне Марии Петровны с вкусными пирожками с картошкой и луком, которые хозяйка наскоро разогрела в духовке.
– Вчера пекла, – проговорила она, виновато глянув на гостью.
– Вкусно, – похвалила Любава, вонзая крепкие молодые зубы в первый пирожок.
– Ты сама-то местная? – спросила Мария Петровна.
– Нет, я с Украины, из Полтавы.
– А как же тебя сюда занесло?
– Так вышло, – пожала плечами Любава. Она вовсе не собиралась рассказывать постороннему человеку, что по молодости лет влюбилась безоглядно в москвича, приехала к нему, а он и не думал ее встречать. И как случайный прохожий, оказавшийся оперативником Ринатом Ахметовым, уговорил ее ехать с ним в этот город, как помог ей с работой. Да и жила она первое время в семье Рината. И что теперь сам Ринат, его жена Гузель и их дочка Гуля ей как родные. Да что там как. Они и есть ей родные, близкие люди на всю жизнь. Выпив две чашки чая и съев три пирожка, Любава заставила себя оторваться от вкусной еды. Пора перейти к делу, да и о фигуре не грех подумать…
– Спасибо, Мария Петровна, очень вкусно вы печете, и чай у вас изумительный.
– Я в него душицу и зверобой добавляю, а иногда и лист вишневый.
– Рецепт дадите? – улыбнулась Любава.
– Отчего же не дать, – отозвалась Мария Петровна, – я тебе и заварки с собой отсыплю.
– Вот спасибо, ребята обрадуются.
– У тебя детки есть?
– Нет, я не замужем.
– Они и у тех, кто не замужем, бывают, – хитро прищурилась хозяйка, – а что за ребятки-то у тебя?
– Так оперативники, работаем вместе и как одна семья.
– А, это хорошо.
– Мария Петровна, расскажите мне, пожалуйста, о Геннадии Осиповиче Воронкове.
– О Гене-то и рассказывать нечего, – вздохнула женщина, – он был человек тихий, замкнутый, про таких говорят – вещь в себе.
– А вы его давно знали?
– С детства. Знала я и родителей Гены, царство им небесное, хорошие были люди. Хотели еще детей, но бог не дал. Так что Гена был их единственным ребенком.
– То есть Воронков был человеком с детства необщительным? Правильно я вас поняла?
Мария Петровна кивнула.
– Но в то же время Гена всегда откликался на просьбы и был готов прийти на помощь без лишних слов.
– А почему вы не обратились относительно ремонта к Воронкову?
– Во-первых, потому, что Гена не маляр, а во-вторых, он бы с меня денег ни в жизнь не взял.
– Это плохо? – спросила Любава.
– С какой стороны посмотреть, – усмехнулась Мария Петровна.
И Залеская поняла, что пенсионерка не хотела нагружать соседа своими проблемами бесплатно. Ей, человеку старой закалки, совесть и гордость не позволяли пользоваться трудом другого человека бесплатно. Или как сейчас любят выражаться – на халяву.
– Мария Петровна, а у Воронкова совсем не было друзей?
Женщина задумалась:
– Друзей как таковых у него не было, пиво по вечерам он ни с кем не пил. На чай ко мне время от времени заходил и всегда с собой что-то приносил, то коробку конфет, то тортик, то печенья какие-нибудь замысловатые.
