– О чем это говорит?
Он не ответил. А потом спросил:
– Как вы думаете, эта дама вернется к нам?
– Не знаю. Вроде бы нет смысла ей теперь тратить деньги на частных детективов.
Мирослава двинулась вдоль парапета. Морис зашагал рядом с ней. По дорожкам вдоль газонов мчались веселые дети и подростки на роликах. На одних скамейках, обнявшись, сидели влюбленные парочки, на других расположились отцы и матери семейств, с любовью поглядывающие в сторону своих резвящихся чад. Пожилые люди все больше чинно прогуливались по аллеям или мирно беседовали, сидя на все тех же скамейках. День, выдавшийся теплым и солнечным, располагал к общению с природой и с себе подобными. Хотелось радоваться жизни и верить только в хорошее. Мирослава тихо вздохнула и отвернулась в сторону реки. У Мориса на языке вертелись слова утешения, но он не произносил их вслух, думая о том, что глупо уверять главу детективного агентства в том, что найдутся новые версии, что они раскроют дело и все будет прекрасно.
– Может, в кафе заедем? – неожиданно спросила повернувшаяся в его сторону Мирослава. – Я что-то проголодалась.
– Обедать будем дома, – решительно заявил Морис, – а сейчас хотите, я вам мороженое куплю?
– Хочу.
– Какое?
– «Золотой слиток». Только купи одно на двоих. Я одна так много не съем.
– Хорошо.
В течение некоторого времени они ели одно мороженое, облизывая и откусывая его по очереди.
Потом Морис купил семечки, они присели на скамейку и стали кормить воробьев, наблюдая, как нахальные голуби стараются оттеснить более мелких птичек. Мирослава сердилась и все время шикала на них, а Морис улыбался. И было ему так хорошо, что он согласился бы сидеть на этой скамейке под цветущими кустарниками долго-долго. Но тут у Мирославы зазвонил сотовый. Даже по коротким «да, нет, скоро, приезжай» он понял, что звонил Шура.
– На ужин напросился? – спросил Морис.
– Вроде того. Ты возражаешь?
Морис округлил глаза.
– Ну что вы! Где я найду еще более благодарного и преданного ценителя моей стряпни, чем Шура?!
– А я?
Миндаугас вздохнул.
– Вам что ни дай, все съедите.
– Но если вкусно, я же ценю, – возразила Мирослава.
– Не спорю, но когда я смотрю, как наслаждается едой Шура, то испытываю… – Он задумался, подбирая русское слово.
– Экстаз! – подсказала Мирослава.
– У нашей кумы одно на уме, – проворчал Морис.
– О! Ты выучил русские поговорки!
– Я много чего уже здесь выучил.
– Понятно… Так придумал слово, обозначающее, что получаешь, наблюдая за трапезничающем Наполеоновым?
– Наслаждение.
– Так я была недалека от истины, – рассмеялась она.
– Мое слово душевное! Эстетическое! – возразил он.
– Ах, какие у вас, оказывается, возвышенные отношения. – Мирослава расхохоталась, подбежала к фонтану, лихо пройдясь по самому краю, спрыгнула на асфальт и направилась к ступеням. – Ну что, великий кулинар и эстет, поедем домой?
Морис, с удовольствием наблюдавший за ней, тотчас откликнулся:
– Поедем, моя госпожа и повелительница.
– Ты хотел сказать, моя работодательница?
– Что-то вроде того, – согласился он с ироничной улыбкой.
Она посмотрела на его очерченный одной линией профиль, на улыбку, прячущуюся в уголках соблазнительных губ, и тоже улыбнулась в ответ.
– Мне с тобой хорошо.
– Хорошо?
– Ну да, спокойно, надежно. Спасибо за мороженое и чудесную прогулку.
Они дошли до стоянки и загрузились в «БМВ».
– В голове прояснилось? – спросил Морис.
– Ты много хочешь от одной прогулки и половины мороженого. – Она весело расхохоталась.
Ее волосы взметнулись совсем близко от его лица, и он почувствовал легкий, одновременно опьяняющий и умиротворяющий аромат лаванды – любимого эфирного масла Мирославы. Духами она почти никогда не пользовалась.
Неожиданно ему захотелось посмотреть в ее глаза, и он резко повернул к ней голову.
– Мирослава!
Его голубые глаза встретились с ее зелеными, как встречаются весеннее небо, опоенное солнцем, и одетая в весеннее убранство земля.
– Что? – спросила она тихо.
– Ничего, – так же тихо отозвался он и через пару секунд тронул с места автомобиль.
За всю дорогу они не проронили больше ни слова. Сердце Мориса ликовало. А Мирослава сидела, о чем-то задумавшись. Морис время от времени смотрел на нее в зеркало и не пытался нарушить молчание.
Глава 5
Валерьян Легкоступов сердито посмотрел на Наполеонова и спросил:
– Ты что, предлагаешь мне сидеть ночью в засаде?
– Это не я, это Волгина тебе предлагает, – лениво обронил следователь.
– Мирослава? – радостно встрепенулся Валерьян.
– Она самая. А что ты так радуешься? – подозрительно спросил Наполеонов.
– Ничего, просто так, – улыбаясь во весь рот, отозвался фотограф.
– Так я не понял, ты берешься за задание или нет?
– Конечно, берусь! – с энтузиазмом отозвался Валерьян.
– И, пожалуйста, – Шура поморщился, – поменьше эстетики. Ты в полиции работаешь, а не в модельном бизнесе.
Легкоступов повел плечами.
– Спасибо, что напомнил.
Действительно, что можно было еще сказать, если, по мнению Валерьяна, у следователя было плохо с восприятием прекрасного. Хотя, с другой стороны, что может быть прекрасного в деле, которым все они занимаются.
– Валера! Ты меня слышишь? – донесся до него голос Наполеонова.
– Валерьян, – машинально поправил Легкоступов.
– Хорошо, пусть будет Валерьян.
– Не пусть будет, а так меня мама назвала.
– Хорошо, пусть и мама тоже будет, – рявкнул Шура. – Тебе понятно задание?
– Чего тут непонятного? Пробраться на территорию больничного двора, залечь в кустах и щелкать всех подряд, кто там появится после окончания времени, отпущенного для посещений.
– Пробираться никуда не надо. Ты не в тайной организации состоишь, а, как-никак, в полиции работаешь. Есть договоренность с главным врачом, охранник тебя впустит.
– Мерси, – из серых глаз Валерьяна полетели в Наполеонова сразу две стрелы.
Но Шура уже давно был неуязвим для взглядов и не только.
– И чтобы завтра фотографии лежали у меня на столе.
