– Пока никаких. На завтра вызвал свидетелей, может, хоть что-то прояснится, хотя сам я в это не верю.
– Понятно…
– А ты, Слава, что думаешь?
– Думать я буду, когда ты допросишь повторно свидетелей. А пока поешь, позвони Софье Марковне, скажи, что заночуешь у нас, и ляг отдохнуть.
– Вы куда-то собирались? – спросил Шура.
Мирослава нисколько не удивилась проницательности своего друга детства.
– Да, хотели на Волгу съездить.
– Так езжайте, мне Дон компанию составит.
Кот, услышав свое имя, бросил на Шуру благосклонный взгляд своих янтарных глаз и сладко зевнул.
– Да нет, – сказала Мирослава, – мы лучше все вместе ближе к вечеру съездим. Как ты на это смотришь, Морис?
– Положительно, – отозвался тот.
Шура благодарно кивнул и отправился в свою комнату, которая была закреплена за ним в доме Мирославы и называлась Шуриной или в шутку иногда «наполеоновской». Он разделся, постоял минут десять под теплым душем, а потом забрался в постель, пахнущую лавандой, и проспал три с половиной часа. Когда он спустился вниз, его уже ждал легкий перекус, после чего они вчетвером поехали на Волгу. За рулем «БМВ» сидел Морис, а Шура с Мирославой и Доном устроились на заднем сиденье.
Поставив машину на стоянку, они прошли по главной аллее Загородного парка и спустились вниз по лестнице. Дон все это время сидел на плече Мирославы. Пляж был безлюдным и казался совсем диким…
Жемчужная пена, шипя, накатывала на золотистый песок и с тем же тихим звуком откатывалась назад, пытаясь утащить с собой гладкие камушки и обрывки водорослей. Вдали колыхались лодки, мимо проносились катера. На горизонте вырисовывались горы. И все это целительно воздействовало на душу, располагало к успокоению.
О деле в этот вечер больше не было сказано ни слова. Мирослава с Шурой вспоминали, как они барахтались здесь во времена своего детства под присмотром Шуриной мамы или Мирославиных теток. А Морис просто задумчиво смотрел на реку и представлял, что видит перед собой Балтийское море…
Дон, подрыгав всеми лапами и избавившись от большей части песка, залез к нему на колени, прикрыл глаза и замурлыкал. Рука Миндаугаса стала машинально гладить шелковистую шерсть кота.
– Эх, как не хватает Витьки, – вздохнул Шура.
Мирославе тоже не хватало присутствия двоюродного брата, о котором она часто вспоминала и сильно скучала, но она ничего не сказала, перевернулась на живот и стала бросать в волны гладкие коричневые камешки. Мимо, на расстоянии всего нескольких метров, прошел прогулочный теплоход. Звуки музыки и смех долетели до берега.
Они и не заметили, как наступил вечер. Закат был настолько алый, что казалось, будто уходящий день накинул на плечи пурпурный плащ и, отвернув золотистый лик, не оглядываясь, бросил на воду горсть ослепительно переливающихся бликов.
Мирослава встала, потянулась с кошачьей грацией и обронила:
– Все, мальчики, пора домой. Шуре завтра вставать рано, и день ему предстоит нелегкий.
Мальчики безмолвно подчинились. Добравшись до дома, Шура почувствовал, что общение с друзьями подействовало на него до такой степени благотворно, что в нем проснулся волчий голод.
– А мы ужинать будем? – спросил он робко.
Морис и Мирослава переглянулись и весело рассмеялись.
– Как же без этого, – сказал Морис, и вскоре в доме запахло тушеным мясом, овощами и земляничным зефиром.
После ужина они немного посидели молча на крыльце. В саду пахло черемухой и сиренью. Звезды мерцали так низко, что казалось, были нанизаны на ветви и сами представлялись диковинными цветками, распустившимися на деревьях.
Неожиданно зазвучал голос Мирославы:
Звезды низкие повисли,
Тихо цокает ручей.
Я вхожу в пространство мыслей,
В тишину ночных лучей.
В плавность медленного света,
В пену звездного ковша…
И едины до рассвета
Небо, Полночь и Душа.
– Чьи стихи? – спросил Шура, который был большим любителем поэзии и сам писал песни.
– Тетины. Сегодня утром мне на имейл сбросила.
– Угу, – отозвался Наполеонов.
Тетя Мирославы, Виктория Волгина, была известной писательницей. Она умудрялась сочинять не только стихи, но и детективы, романы, повести, рассказы о жизни, любви и даже пьесы.
* * *
В 9 часов утра Александр Романович уже сидел в своем кабинете, полдесятого в дверь постучали, и Людмила Куренкова неуверенно вошла в кабинет следователя.
– Здравствуйте, – как можно приветливее произнес Наполеонов. – Садитесь, пожалуйста.
Женщина вздохнула и села на стул, перекрестив весьма недурственные, на взгляд Александра Романовича, ноги, и тихо произнесла, глядя на свои сжатые руки:
– Я ведь тогда все сказала…
– Да вы не волнуйтесь, – улыбнулся следователь, – просто мне детали некоторые нужно уточнить. Вы ведь не против?
– Не против. Спрашивайте.
Шура посмотрел на милое, типично русское лицо Людмилы с вздернутым курносым носиком и россыпью веснушек.
Женщина смутилась…
– Вам идет, – улыбнулся Шура.
– Что?
– Веснушки, говорю, вам очень идут.
– Правда?
– Да, лицо у вас от них солнечное.
– Спасибо, – улыбнулась свидетельница и немного оттаяла.
– Вы, Людмила Сергеевна, в тот вечер, вернее, в ту ночь, с работы возвращались?
– Да, я напарницу свою подменяла. Мы дружим. А ей надо было…
– Это неважно, – приободрил ее Шура. – Вы не помните, который был час?
– Это не ночь уже была, – ответила она серьезно. – Светать начинало, я с работы ушла без двадцати пять, так что, – она запнулась, но, преодолев себя, продолжила: – Около пяти я его и нашла.
– И что вы заметили? На что обратили внимание?
– Я… я даже не знаю. Там кровь была. Я сильно испугалась! Какое-то шестое чувство подсказало мне, что он неживой, и я побежала. А во дворе был Иван Кузьмич. Я ему все рассказала, и он пошел посмотреть.
– А у вас был с собой сотовый? – спросил Шура.
– Да, в сумке.
– Почему же вы не вызвали «Скорую», полицию?
– Я… я не знаю, я так испугалась, весь разум из головы вылетел, и только страх, даже не страх, а ужас какой-то. Я ничего не соображала, пока не столкнулась с Иваном Кузьмичом.
– А потом?
– Потом он ушел, а я осталась со щенком.
– С каким щенком?
– Ну, Иван Кузьмич выгуливал щенка своего внука, он каждое утро его рано выгуливает, бессонница у него. Я его взяла, щенка то есть, и прижала к себе. Потом не помню, сколько времени прошло, пришел Иван Кузьмич и ваши сотрудники. Они меня тоже спрашивали, и я все рассказала.
