Наполеонов посмотрел на парня широко раскрывшимися глазами, таких слов он от него не ожидал.
– Кто научил тебя? – спросил он.
– Чему научил-то? – ощетинился Прохор.
– Словам таким.
– А, – он улыбнулся во весь рот, – бабушка так говорит.
– Видно, умная у тебя бабушка, – вздохнул Наполеонов.
– Да уж не дура, – хмыкнул Прохор.
– А в кого же ты такой?
– Хотите сказать – дурак? – насупился Красильников.
– Все, что хотел сказать, я уже сказал.
– Я не дурак. Просто, как бабушка говорит, шебутной не в меру.
– Что же бабушка за тобой не смотрит?
– Чего за мной смотреть. Я сам взрослый. А бабушка уже старая, ей за восемьдесят, и ноги у нее болят.
– А ты, значит, этим пользуешься.
– Ничем я не пользуюсь!
– Посадят тебя в тюрьму, и кто будет матери помогать, о бабушке заботиться?
– Чего это сразу в тюрьму? Я ничего не сделал!
– А кто убил мужчину?
– Не знаю я! Мы и не ходили даже в ту сторону! – вырвалось у Прохора.
– В какую сторону? – заинтересовался следователь.
– Ну, в ту, где его нашли.
– А откуда ты знаешь, где его нашли?
– Так дядя Вася сказал! Они с дядей Мишей его и нашли.
– Да-да, Вася вчера и сегодня во дворе рассказывал, как они со своим дружком убитого нашли и полицию вызвали.
– Он живет в вашем подъезде?
– Кто?
– Свидетель Василий Батькович.
– Нет, в доме напротив. Но у нас двор небольшой, и все всё про всех знают.
Прохор также был отпущен под подписку о невыезде.
Через три дня поступило заявление от гражданки Чекмаревой Таисии Владимировны о пропаже ее двоюродного племянника Никодима Сергеевича Ищенко. Наполеонов долго крутил в руках фотографию, которую предоставила полиции тетка. С фото на него смотрел улыбающийся большеглазый и большеротый парень с волнистым светлым чубом, падающим ему на лоб. Сердце следователя сжалось, хоть он не один год учил себя быть отстраненным, не воспринимать чужую боль как свою, чтобы не замазывать расследование пристрастностью. Но вот опять не получалось.
– Это он, – сказал Наполеонов оперативнику, доставившему материал.
Погибший почему-то напоминал ему голенастого птенца на пшеничном поле. А вдали был слышен звук работающего комбайнера… Птенец вырос, оперился, покинул родительское гнездо, но пожить взрослой жизнью не успел. И никогда у него уже не будет собственного гнезда и собственных птенцов.
– Кто у него из родственников есть? – спросил следователь.
– Так только одна тетка и есть, – развел руками оперативник.
– Выходит, тетку надо вызывать на опознание.
– Жалко ее, уже немолодая.
– Все равно выбора у нас нет.
– Так-то оно так, – вздохнул оперативник.
Узнав о том, что ей придется ехать на опознание, Таисия Владимировна побледнела и сразу как-то осунулась.
– Вы думаете, что это он, Никодимушка? – спросила она, пытаясь унять дрожь.
– Предполагаем, – ответил сотрудник полиции, приехавший к Чекмаревой, чтобы доставить ее на опознание.
– Я сейчас, – заторопилась женщина.
– Вы бы выпили лекарство какое, Таисия Владимировна.
– Я его с собой возьму. У меня в последнее время давление скачет.
– Вам виднее.
Он чуть было не сказал: «Я бы на вашем месте успокоительное принял, и побольше». Но не его это дело раздавать родственникам потерпевших медицинские советы. И зря. Потому что во время опознания женщина потеряла сознание, и ее срочно увезли в больницу.
Перед тем как упасть, она прошептала: «Он это, Никодимушка мой».
Наполеонов сломя голову помчался в больницу. Но к Чекмаревой его не пропустили, заявив, что женщина настолько плоха, что неизвестно, доживет ли до завтра. Следователю пришлось смириться и запастись терпением. Ждать ему пришлось целых три дня. Наконец Таисия Владимировна настолько пришла в себя, что сама попросила врачей вызвать к ней следователя. Врачи долго совещались, но потом решили, что хуже больной от визита правоохранительных органов не будет. И Наполеонов поехал к ней. Он дошел до палаты, сопровождаемый медсестрой.
– Она сейчас там одна, – сказала девушка и добавила строго: – Врач отвел на ваше общение не более получаса.
– Спасибо, – буркнул следователь, – я учту.
Приоткрыл дверь, заглянул в палату и увидел четыре кровати. Но три из них были пустыми. Наполеонов вошел и поздоровался.
– Здравствуйте, Таисия Владимировна. Я следователь Александр Романович Наполеонов. Занимаюсь расследованием убийства вашего племянника.
– Никодимушка, – тихо всхлипнула женщина.
– Таисия Владимировна, успокойтесь, пожалуйста. Если вы будете плакать, то вам станет плохо, и врачи выставят меня из палаты. То есть разговор наш с вами не состоится, и дело застопорится.
– Да-да, я понимаю, простите меня, пожалуйста.
– Не за что мне вас прощать, – проговорил следователь, пододвинул к кровати Чекмаревой стул и осторожно присел. – Как давно пропал ваш племянник?
Вздохнув, она назвала число.
– Почему вы сразу не обратились в полицию?
– Так я обратилась, но заявление у меня не приняли. Сказали, что парень молодой, – она всхлипнула, – намекнули, что он просто мог загулять с какой-нибудь женщиной.
– Понятно.
Кому, как не следователю, знать об этих правилах.
– Таисия Владимировна, нам известно, что ваш племянник был прописан у вас. А где он жил?
– Так и жил у меня.
– Почему?
– Как почему, у меня квартира трехкомнатная, места много, чего же мне было гнать Никодимушку на съемную квартиру?
– Как давно он жил с вами?
– С пяти лет.
– А где его родители?
– Сестра с мужем разбились в аварии. А сыночек уцелел, я и взяла его к себе. Так что я Никодимушке вторая мать. Он и звал меня мама Тая. – Женщина не сдержалась и снова заплакала.
– Не надо, Таисия Владимировна. – Наполеонов осторожно погладил ее по плечу.
Она кивнула и стала вытирать тыльной стороной ладони мокрые дорожки, проложенные слезами на щеках.
– Скажите, а откуда ваш племянник возвращался в тот вечер?
– В клуб они с друзьями после работы ходили. Он позвонил мне и сказал, что задержится.
