— Молодые люди, что здесь происходит?
— Так, дурачимся. Правда, Коля?
Петров мрачно кивает.
— Дурачьтесь в другом месте! Эскалатор — место повышенной опасности.
Мы дружно киваем, Петров первым выходит наружу. Я за ним. Милиционер смотрит на нас через окна станции.
— Ну, Русин, еще увидимся — бывший комсорг потирает кулак — Ходи аккуратно.
— Давай, Петров, дуй в общагу, не задерживай пешеходов — я спокойно иду к светофору, даже не оглядываясь.
* * *
— Леш, а ты где был? — интересуется Индустрий, когда я захожу в комнату.
— Там где я был, меня там уже нет — туманно отвечаю соседу — А что?
— Коган приходил, конверт оставил. Просил тебя еще раз поблагодарить. Ты сам знаешь за что.
Индустрий просто лучится любопытством.
— А что было вчера? Вы так ничего и не рассказали.
— Добро победило зло. Сиди, занимайся — у меня нет никакого желания общаться с этим трусом. Индустрий обижается, утыкается в учебник.
Рядом с конвертом лежит записка от Димона. «С Левой поговорил, он тоже готов. Ушел в магазин».
Я мысленно стону. Вот так и сыпятся агенты. Один сказал другому, другой третьему — а третий оказался сексотом. Еще и Индустрий, наверняка, прочитал.
Открываю конверт — там два билета на «Вам 22, старики». В первый ряд. Мнда… Коган-старший держит слово.
Быстро обедаю в столовой, переодеваюсь в костюм. Хорошо бы прогуляться по Москве перед спектаклем. Спускаюсь на этаж женской общаги, прошу вахтершу позвать Селезневу. Та с ворчанием, но все-таки идет по коридору. Стучит в дверь:
— Селезнева! К тебе пришли.
Из комнаты выскакивает Вика. В коротеньком халатике, вся такая свежая… Волосы распущены, глаза светятся. Я с трудом сглатываю слюну.
— Ой, Леша! А я еще не готова… Куда мы идем?
— Куда и заказывала — я с большим усилием отвожу взгляд от ее высокой груди. Пожилая вахтерша недовольно качает головой.
— В Ленком.
— Ой! Какой же ты молодец! — меня удостаивают поцелуем в щечку — Я буду готова через полчаса. Погуляй пока.
Делать нечего, иду гулять по пустому МГУ. В одной из открытых аудиторий слышу надрывный детский плач. Ребёнок чуть не захлёбывается криком. А еще и безысходный женский.
Заглядываю. Молодая девушка, прикрывшись кожаной сумкой, пытается покормить ребенка грудью. Тот лишь упрямо вертит головкой и орет еще сильнее. Девушка же сама рыдает. Крокодильи слезы капают на лысую, покрытую красными пятнами головку младенца.
— Ну и что тут у нас за слезливое море разлилось? — участливо спрашиваю я и захожу внутрь. Разглядываю мать. Миловидная такая. Темные волосы, большие глаза, пухлые губки. Одета в светлый летний костюм, юбка которого пуритански прикрывает коленки, шёлковую светлую блузку, кожаные бежевые лодочки на шпильке. Всё импортное, качественное, очень дорогое. Кто же ты такая птица-небылица?
Ребенок не сказать чтобы совсем младенец. На голове есть пушок, взгляд фокусирует, смотрит по сторонам. Пока я разглядываю парочку, ребенок успокаивается. Мама тоже.
— Ты кто? — шмыгает носом девушка.
— Я Русин. А ты — Света Фурцева, да?
— Козлова!
— Ой, да все на курсе знают, что ты Фурцева, — смеюсь я, — дочь министра культуры.
— Я по мужу Козлова! — мне демонстрируется палец с кольцом.
«— А муж у нас кто?
— Волшебник.
— Предупреждать надо!»
Кто у нас Козлов-старший? Член Президиума ЦК КПСС, один из ближайших соратников Хрущева. Сейчас сильно болеет, в следующем году умрет. Его сынок и так ведет разгульный образ жизни, а без тяжелой руки отца так и вовсе пустится в загул. Светлана с ним разведется. Выйдет замуж повторно. Но сейчас династический брак еще в силе.
— Почему ребенок плачет?
— Не хочет грудь брать — краснеет Светлана — Она у няни привыкла к бутылочке…
— А где няня?
— Уехала к родственникам. Я приехала к подругам в общагу, а дочка раскапризничалась.
— Попробуй не совать грудь, а сжать ее, чтобы молоко брызнуло в рот — у моей сестры было аж трое детей. Знаю почти все про выращивание младенцев.
— Отвернись!
Я подхожу к доске, встаю спиной к Фурцевой. Разглядываю формулы. Математики занимались? Послышалось детское причмокивание.
— Слушай, ест!
Мнда… Вот вам и мамашка.
— Как ребенка то зовут?
— Марина.
— Понятно. Ладно, раз все хорошо, я пойду.
— Постой! Откуда ты знаешь про грудное вскармливание? — в голосе Светланы слышны нотки традиционного женского любопытства.
— Пусть это останется моим секретом — усмехаюсь я — Детей грудью не кормил.
Фурцева смеется.
— Ты любопытный! Мне кажется, в тебе что-то есть. Какой несоветский вызов — Фурцева-младшая тайком заправляет грудь в платье, встает. Ребенок наелся и уснул. Может слинги изобрести? Только кому я в Союзе «продам» идею?
— Ладно, еще увидимся! Чао!
Светлана вешает сумку одной рукой на плечо, девочку прижимает к себе. Стремительно выходит из аудитории. А я иду обратно в женскую общагу. На проходной меня уже ждет разодетая Вика. Выглядит Селезнева очень стильно. Голубое платье, открывающее плечи. Широкий красный ремень, который подчеркивает ее талию. Такие же крупные красные бусы. Аккуратные стрелки на чулках. Лодочки на шпильках. Из-за угла выглядывает и тут же прячется рыжая голова. Раздаётся хихиканье. Понятно, Вику на свидание собирали всем миром.
— Чего такой задумчивый? — девушка игриво пихает меня в бок.
Идем молча в сторону метро. Наконец, я рассказываю про Фурцеву-младшую. Вика сочувственно кивает головой и подтверждает ее неудачный династический брак. Рассказывает о Козлове младшем, про которого ходят нехорошие слухи в МГУ. Дочка Фурцевой, оказывается, ушла от мужа и проживает с дочкой на даче в Переделкино.
Богатые тоже плачут. Деньги и положение могут помочь во многом, но только не в чувствах.
Спектакль в Ленкоме проходит на отлично. Когда я провел Вику в первый ряд — та аж задохнулась от радости и удивления.
— Леша, твоя фамилия случайно не Корейко? — шутит девушка с раскрытыми от восторга глазами, разглядывает сцену, потолок, портьеры.
— Дай миллион, дай миллион — я корчу рожи и хватаю Вику за рукав, пародируя старика Паниковского из "Золотого теленка".
Вика заливается беззаботным смехом и украдкой утирает выступившие слёзы на густо подведённых стрелками глазах. В это мгновение она хороша, как никогда. Окружающие мужчины бросают на мою подругу заинтересованные взгляды.
