Англичане ушли от Керенского в полнейшем шоке, ведь на карте стояла судьба войны. Если русские воткнут штыки в землю, немцы обретут второе дыхание – и тогда ручаться за исход войны не сможет самый жизнерадостный оптимист. В Лондон полетели тревожные телеграммы, а Керенский начал названивать в штаб Петроградского военного округа, чисто по инерции требуя «принятия мер по ликвидации восстания в самом зародыше».
Увы, принимать какие бы то ни было меры было уже поздно. 25 октября командующий Петроградским военным округом направил в Ставку паническую телеграмму, в которой говорилось:
«Положение в Петрограде угрожающее. Уличных выступлений, беспорядков нет, но идет планомерный захват учреждений, вокзалов, идут аресты. Никакие приказы не выполняются. Юнкера сдают караулы без сопротивления, казаки, несмотря на ряд приказаний, до сих пор из своих казарм не выступили. Сознавая всю ответственность перед страной, доношу, что Временное правительство подвергается опасности потерять полностью власть, причем нет никаких гарантий, что не будет сделано попытки к захвату Временного правительства».
Как в воду глядел командующий Петроградским военным округом. Он, видимо, знал, что еще накануне, таясь от ищеек, в Смольный прибыл Ленин и возглавил непосредственное руководство вооруженным восстанием. Захват Зимнего дворца, где заседало Временное правительство, было одной из первейших задач.
Как это ни странно, выполнить ее было проще простого. Никаких боев и никакого героического штурма не было, потому что защищать Зимний дворец было некому. Первыми ушли юнкера, потом казаки и, наконец, так называемые ударницы женского батальона. Все, больше у Временного правительства не было ни одного штыка! Поэтому стрелять красногвардейцам было не в кого, сопротивления им никто не оказывал, и погром, который они учинили в залах Зимнего дворца, был не революционной необходимостью, а всплеском варварской дикости и пещерного вандализма.
Об этом «героическом» штурме так много написано и рассказано, причем от имени его участников, что очень хотелось бы знать, что чувствовали и о чем думали те люди, против которых была направлена эта акция. Иначе говоря, хотелось бы взглянуть на эту операцию глазами тех, кто ждал решения своей участи в Малахитовом зале Зимнего дворца. Вот как по горячим следам событий описывал этот эпизод министр юстиции Временного правительства Петр Малянтович.
«Я оглядел всех, все лица помню. Все лица были утомлены и странно спокойны… Шум у нашей двери. Она распахнулась – и в комнату влетел как щепка, вброшенная к нам волной, маленький человечек под напором толпы, которая за ним влилась в комнату и, как вода, разлилась сразу по всем углам и заполнила комнату.
Человечек был в распахнутом пальто, в широкой фетровой шляпе, сдвинутой на затылок, на рыжеватых длинных волосах. В очках. С короткими подстриженными рыжими усиками и небольшой бородкой. Короткая верхняя губа поднималась к носу, когда он говорил. Бесцветные глаза. Утомленное лицо… Почему-то его манишка и воротник особенно привлекли мое внимание и запомнились. Крахмальный, двойной, очень высокий воротник подпирал ему подбородок. Мягкая грудь рубашки вместе с длинным галстуком лезли кверху из жилета к воротнику.
И воротник, и рубашка, и манжеты, и руки были очень грязны.
Человечек влетел и закричал резким назойливым голоском:
– Объявляю вам, всем вам, членам Временного правительства, что вы арестованы. Я представитель Военно-революционного комитета Антонов.
– Члены Временного правительства подчиняются насилию и сдаются, чтобы избежать кровопролития, – сказали мы.
Потом всех нас переписали и препроводили в Петропавловскую крепость».
А где же глава Временного правительства, где Керенский? Он бежал еще утром, но не в женском платье, не в матросской форме и не преследуемый разъяренной толпой. Уже известный нам министр юстиции Петр Малянтович был последним, кто его видел на выходе из Главного штаба.
«Керенский был в широком сером драповом пальто английского покроя и в серой шапке, которую он всегда носил, – что-то среднее между фуражкой и спортивной шапочкой. Лицо человека, не спавшего много ночей, бледное, страшно измученное и постаревшее.
Смотрел прямо перед собой, ни на кого не глядя, с прищуренными веками, помутневшими глазами, затаившими страдание и сдержанную тревогу… Кто-то доложил, что автомобили поданы. Оказывается, один из двух автомобилей был предоставлен Керенскому, по его просьбе, одним из союзнических посольств. Керенский наскоро пожал всем руки и быстрыми шагами вышел из комнаты. Больше мы его не видели».
И это немудрено. Ведь вначале, на машине с флажком американской миссии, он бежал в расположение командования Северного фронта. Там он подбил на мятеж командира конного корпуса генерала Краснова, а после ликвидации мятежа пробился на Дон, пытаясь возглавить белогвардейское движение. Офицерский корпус Керенского не любил и в доверии ему отказал. Поняв, что его звезда закатилась, бывший глава Временного правительства сначала перебрался во Францию, и несколько позже в Америку.
А события в России развивались по совершенно невероятному и абсолютно непредсказуемому сценарию. Прежде всего большевикам пришлось схлестнуться с теми, кто помог им захватить власть. Почувствовав силу и следуя большевистскому лозунгу «Грабь награбленное!» солдаты, рабочие и красногвардейцы ринулись громить не продовольственные склады, мануфактурные лавки или ювелирные магазины – на это им было наплевать, а винные подвалы. Пьяные погромы приобрели такие гигантские размеры, что в дело вынужден был вмешаться Ленин. Он хотел выступить на митинге и пристыдить «несознательных солдат революции», но его отговорили, объяснив, что пьяному море по колено и после бутылки водки рабочему хочется не слушать умные речи, а петь, плясать и драться. Так что митинг может превратиться в пьяную потасовку, а если учесть, что почти у всех есть оружие, то недалеко и до беды со стрельбой и кровью.
Но молчать Ленин не мог! Он быстренько набросал гневную статейку, и ее тут же напечатали, выделив жирным шрифтом ключевые слова.
«Буржуазия идет на злейшие преступления, подкупая отбросы общества и опустившиеся элементы, спаивая их для целей погромов».
– Это мы-то отбросы общества?! – возмутились петроградцы. – Как Зимний штурмовать, так мы сознательные революционеры, а как отобрать у буржуев то, что принадлежит народу, так мы опустившиеся элементы?! Это что же получается, рабочему человеку уже и выпить нельзя? Нельзя по-христиански помянуть павших за правое дело товарищей?
– За что боролись? – ревела собравшаяся у Зимнего дворца толпа. – Бей их! Громи! В подвалах полно вина, коньяка и водки.
В окна полетели камни. Хлестнули выстрелы. Затрещали выбитые двери.
Пришлось вызывать матросов и того самого Антонова-Овсеенко, который накануне руководил штурмом Зимнего дворца и арестовывал Временное правительство. В тот же день он докладывал в Смольном:
