– Мы пробовали замуровывать входы – не помогло. Обезумевшая толпа выламывала окна, высаживала решетки и грабила царские запасы. Тогда мы вызвали пожарных, потребовав, чтобы они залили погреба водой. Те дико возмутились: не по-божески, мол, губить такое добро – и напились до положения риз.
И тогда Ленин предложил создать специальную комиссию по борьбе с винными погромами во главе с управляющим делами Совнаркома Владимиром Бонч-Бруевичем. Все проголосовали «за», постановив, что для придания должного веса комиссию следует назвать Комитетом по борьбе с погромами и наделить его чрезвычайными полномочиями. Местом его дислокации будет 75-й кабинет Смольного.
– А люди? – подал голос Бонч-Бруевич. – Где я возьму людей? С кем буду работать?
– Люди? – переспросил Ленин. – Да, люди это для такой работы нужны надежные. Сейчас я черкану в Петроградский комитет, пусть помогут.
«Прошу доставить не менее 100 человек, абсолютно надежных членов партии, – написал он, – в комнату № 75, 111 этаж, – комитет по борьбе с погромами… Дело архиважное. Партия ответственна. Обратиться в районы и в заводы».
Буквально через день Бонч-Бруевич развернул такую активную деятельность, что погромщики прижали хвосты. Революционные тройки отлавливали зачинщиков, тут же их судили и бросали в печально известные Кресты. В Петрограде ввели осадное положение, а в газетах напечатали грозное объявление: «Попытки разгромов винных погребов, складов, лавок, магазинов, частных квартир и проч. и т. п. будут прекращаемы пулеметным огнем без всякого предупреждения».
С этой бедой справились… Но тут же возникла новая. С несказанной легкостью завоевав власть, Ленин и его партия столкнулись с тяжелейшей проблемой, можно сказать, с проблемой проблем: «Как эту власть удержать?» Чтобы найти ответ на этот труднейший вопрос, пришлось поступиться многими принципами, предать друзей, войти в сговор с врагами и, что самое ужасное, пролить реки крови, причем как смертельных врагов, так и самых верных друзей.
Первое покушение
Начали большевики с самого главного – с выполнения своих обязательств перед германским правительством. Поэтому первым государственным актом, принятым 2-м Всероссийским съездом Советов, был Декрет о мире. А вторым – Декрет о земле. В этой последовательности была большая хитрость. Первым ее понял министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Чернин. Об этом он телеграфировал в Берлин буквально через два дня после свержения Временного правительства.
«Сумеет ли Ленин и его коллеги удержаться у власти более или менее продолжительное время – это, вероятно, вопрос, на который никто не может ответить. Именно поэтому необходимо ловить момент и предложить любую необходимую помощь, чтобы вопрос о мире стал свершившимся фактом.
Если бы ленинистам удалось осуществить только обещанное перемирие, даже тогда, как мне кажется, мы одержали бы почти полную победу на русском участке, так как если наступит перемирие, русская армия, в ее теперешнем состоянии, хлынет вглубь страны, чтобы быть на месте при переделе земли».
Как в воду глядел Оттокар Чернин! Русская армия на девяносто процентов была крестьянской, а для мужика, будь он в шинели или в армяке, главное – это земля. Пропади они пропадом, эти никому не ведомые обязательства перед Антантой, а заодно и черноморские проливы. Землю дают! Тут надо успеть, тут надо быть первым. А то ведь соседи тоже не зевают и отхватят себе что получше.
Солдаты целыми полками уходили с позиций, штурмом брали поезда и с песнями катили на свою Рязанщину, Тамбовщину или Смоленщину.
– Гениальный ход! – не без восторга говорил своим подчиненным один из русских генералов. – Отныне вся солдатская масса на стороне товарища Ленина. Сегодня я побывал на передовой – там взахлеб читают телеграмму Ленина о немедленном перемирии на три месяца. Но ведь он обещает не только перемирие, но и мир. А это значит – по домам! Радость такая бурная, что ни о каких боевых действиях не может быть и речи.
Еще больше подлила масла в огонь радиограмма Совета народных комиссаров от 9 ноября 1917 года. Она была настолько циничной, что вызвала откровенное недоумение даже у некоторых сторонников Ленина.
«Радио всем! Всем полковым, дивизионным, корпусным, армейским и другим комитетам. Всем солдатам революционной армии и матросам революционного флота.
7-го ноября ночью Совет Народных Комиссаров послал радиотелеграмму Главнокомандующему Духонину, предписывая ему немедленно и формально предложить перемирие всем воюющим странам, как союзным, так и находящимся с нами во враждебных действиях… Духонин отказался подчиниться. Тогда именем правительства Российской Республики и по поручению Совета Народных Комиссаров Духонину было заявлено, что он увольняется от должности. Новым Главнокомандующим назначен прапорщик Крыленко. Солдаты, дело мира в ваших руках! Пусть полки, стоящие на позициях, выбирают тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем. Совет Народных Комиссаров дает вам на это право.
Именем правительства Российской Республики.
Председатель Совета Народных Комиссаров
В. Ульянов (Ленин)
Народный Комиссар по военным делам и Верховный Главнокомандующий
Н. Крыленко».
Оперативнее всех на эту радиотелеграмму отреагировали немцы. В тот же день статс-секретарь Кюльман запросил у Министерства финансов 15 миллионов марок на «политическую пропаганду в России», причем как в мелких, так и в крупных купюрах. Деньги до адресата дошли – и уже через неделю двадцать русских дивизий в письменной форме заключили перемирие с немецкими частями.
А потом началась тягомотина с заключением мира. Первая большевистская делегация, уполномоченная вести переговоры о мире, прибыла в Брест-Литовск 19 ноября 1917 года. Возглавлял ее Адольф Абрамович Иоффе. В состав делегации, состоящей из 28 человек, входили не только большевики, но также левые эсеры и, само собой, те, ради кого поднялась вся эта заваруха, то есть рабочие и крестьяне.
Германскую делегацию возглавлял генерал Гофман. Как многие военные того времени, он вел дневник. И вот что записал Гофман, расставшись с русской делегацией.
«Никогда не забуду первого обеда с русскими. Я сидел между Иоффе и Сокольниковым, нынешним комиссаром финансов.
Напротив меня сидел рабочий, которого явно смущало большое количество столового серебра. Он пробовал то одну, то другую столовую принадлежность, но вилкой пользовался исключительно для чистки зубов… Один раз вестовой не смог сдержать улыбку, когда спрошенный, какого вина ему угодно, красного или белого, он осведомился, которое крепче, и попросил крепчайшего».
Переговоры шли очень туго. Немцы, которые считали себя победителями, настаивали на отторжении от России чуть ли не восемнадцати губерний. Большевики то соглашались, то не соглашались, то меняли состав делегации, то принимали решение «восстановить боеспособность армии и получить возможность продолжать войну». Как только большевики заговорили о продолжении войны, германский Генштаб тут же организовал утечку информации о готовящемся наступлении своих войск. В Петрограде забили тревогу и потребовали отчета о состоянии русской армии. В тот же день в Смольный пришла паническая телеграмма.
