– Что за материал? Где вы его взяли? Кто вам помогал?
– Помогала мне библиотека. И взял его из газет, – впервые улыбнулся Платтен.
– Как это – из газет?
– Да очень просто. В газетах, особенно провинциальных, довольно много пишут об успехах коллективизации, о колхозном и совхозном строительстве, о видах на урожай, о приплоде телят, о методах борьбы с саранчой и, конечно же, о стахановцах, ударниках и других передовиках.
– Станислава эта информация устроила?
– Еще как! Он мне даже заплатил.
– Сколько?
– Сто пятьдесят рублей.
– Это была единственная встреча?
– Ну что вы! Мы с ним встречались в кафе на Страстном бульваре, потом у памятника Пушкину – всего у нас было четыре встречи. Потом он куда-то исчез, и с конца 1935 года никто из агентов польской разведки мне не звонил и домой не заходил.
Попробуйте перечитать протокол этого допроса еще раз – и вы увидите и откровенные издевки Платтена, и «лапшу», которую он вешает на уши допрашивавшего его младшего лейтенанта Шеина, и скрытые насмешки. Ну какой шпион в качестве явки станет использовать свою квартиру? Какой разведчик будет передавать документы в таких людных и постоянно прочесываемых «наружниками» из НКВД местах, как Большой театр или Пушкинская площадь?
А чего стоят «шпионские сведения» о видах на урожай или приплоде телят, почерпнутые из газет?! Следователь Шеин все это тщательно записывал, задавал уточняющие вопросы – и Платтен поверил, что перед ним зеленый мальчишка, которого он запросто переиграет, и тому ничего не останется, как, извинившись, отпустить его домой.
Но Шеин, хоть и был всего лишь младшим лейтенантом, дело свое знал туго. До поры до времени он играл с Платтеном в поддавки и ждал момента, когда подследственный расслабится, потеряет бдительность и поверит в скорое освобождение. Такой момент наступил 4 апреля.
– Значит, вы говорите, что с конца 1935 года никто из агентов польской разведки вам не звонил и домой не заходил? – начал издалека Шеин.
– Увы, но это так, – развел руками Платтен, надеясь, что допрос на этом и закончится.
– Назовите лиц, с которыми вы имеете тесную связь и которые в настоящее время арестованы органами НКВД, – резко изменил тему Шеин.
– Лиц? Арестованных? – смешался Платтен. – При чем тут эти лица?
– Вопросы здесь задаю я! – прихлопнул тощенькую папку Шеин. – Не забывайте, где вы находитесь, и отвечайте на поставленные следствием вопросы. И еще! – резко наклонился он над столом и впился в глаза Платтена. – Изворачиваться, вертеть вола и крутить хвостом – не советую, следствие этого терпеть не будет. Я ведь могу прибегнуть и к другим мерам воздействия. Не вынуждайте меня к этому, подследственный, ох, не вынуждайте! Вы меня поняли?
– Понял. Я все понял, – схватился за неожиданно разболевшуюся руку Платтен. – Я назову. Назову всех арестованных лиц, с которыми имею, вернее, имел тесную связь. Прежде всего, это жена – Платтен-Циммерман Берта Георгиевна. Она арестована в июле 1937-го. Затем литовский инженер Камбер. Потом Абрам Мендельсон, с которым я познакомился в Берлине семь лет назад, – он тогда был служащим советского торгпредства. Еще швейцарец Ян. Его я знал как сотрудника секретного отдела Коминтерна. Все они арестованы в начале этого года.
– Назовите страны, в которых вы проживали.
– Кроме Швейцарии, это Италия, Австрия, Финляндия, Румыния, Латвия, Литва и Германия.
– В каком году вы приехали в СССР на постоянное жительство?
– В 1923-м. Я прибыл вместе с группой переселенцев в составе сельскохозяйственной артели «Солидарность».
– Сколько раз вы арестовывались, судились и отбывали наказание?
Сухой язык протокола улыбок не фиксирует, но наверняка, отвечая на этот вопрос, Платтен победоносно усмехнулся и снисходительно посмотрел на безусого лейтенантика.
– Это было неоднократно. Три раза в Швейцарии, затем в Литве, Латвии, Румынии, Финляндии и Германии. Из одних тюрем я бежал, из других отпускали под залог, бывало и так, что обменивали, – так случилось в Финляндии, где меня обменяли на белофинских офицеров.
А потом пошел так называемый конвейер: допросы продолжались круглыми сутками, следователи менялись, а от измученного Платтена требовали не только подтверждения предыдущих показаний, но и новых данных о друзьях, знакомых и совсем незнакомых людях. Выяснив, что почти двадцать лет Платтен был не просто социал-демократом, но и коммунистом, что в партии занимал самые высокие посты, следователи подошли к одному из самых главных вопросов.
– По какой причине в августе 1937 года вы были исключены из рядов ВКП(б)?
– Это случилось в связи с арестом моей жены, – вытер повлажневшие глаза Платтен. – Она работала в Коминтерне, выполняла ответственные задания, а потом… за ней пришли. Был суд. Она получила большой срок за то, что являлась не только троцкистской, но еще и шпионкой – английской и германской одновременно. Бред какой-то! Бред и чушь! – неожиданно для себя вспылил Платтен. – Моя Берта – шпионка?! – кричал он. – Вы можете в это поверить? – грозно вопрошал он Шеина.
– Могу, – понимающе усмехнулся следователь. – Раз советский суд принял такое решение, значит, так оно и есть.
– Я этому не верю, – тяжело вздохнул Платтен. – Произошла ошибка. Трагическая ошибка. Ведь бывают же такие ошибки, а?
– У нас есть кому разбираться с ошибками, – выразительно посмотрел на потолок Шеин. – А пока что я жду ответа на вопрос: за что вас исключили из партии?
– За притупление политической бдительности и за неразоблачение жены, – криво улыбнулся Платтен. – Как вам формулировочка, а? Выходит, что я должен был днем и ночью следить за Бертой, записывать ее реплики, анекдоты, высказывания по поводу длинных очередей и грязных улиц, а потом отнести эти бумаги в НКВД. За кого они меня держат? Я же мужчина, а не какая-нибудь тряпка. Неужели я не смог бы поставить свою жену на место, если бы заметил в ее поведении что-нибудь неподобающее!
Младший лейтенант Шеин перебирал какие-то бумаги – это были ответы различных инстанций на его запросы – и вдруг удивленно воскликнул.
– Гражданин Платтен, а из партии-то вас, оказывается, исключали дважды!
– Как это – дважды? – не понял Платтен.
– Вы апелляцию в вышестоящие партийные органы подавали?
– Подавал.
– Так вот ваша апелляция была удовлетворена: в партии вас восстановили, правда, со строгим выговором.
– Я всегда верил в объективность ВКП(б) и мудрость ее руководителей, – не терпящим возражений тоном заявил Платтен и, насколько это позволял привинченный к полу стул, гордо выпрямил спину.
– Но это еще не все, – поднял указующий перст Шеин. – Когда вас арестовали, вы были коммунистом, точнее, снова были коммунистом. Хоть и с выговором, но коммунистом. Коммунист под следствием – это недопустимо! Поэтому, по установившейся практике, людей, попавших в наше ведомство, сперва исключают из партии, потом мы доводим дело до конца и передаем его в суд. Так что на скамье подсудимых не было, нет и не будет ни одного коммуниста. Это вам понятно?
