Значит, посмертно. Все-таки посмертно. А где и отчего он умер? Или был убит? Есть справка, что «Платтен, отбывая наказание, 22 апреля 1942 года умер от сердечно-сосудистого заболевания». Что ж, может быть, Платтен умер от инфаркта, а могло быть иначе. Теперь-то мы знаем, как организовывались эти заболевания и какие нравы царили в ГУЛАГе. Интеллигентный, не очень здоровый человек – напомню, что у него не было одного легкого и бездействовала левая рука – мог стать легкой добычей для уголовников, вертухаев, кумовьев и прочей лагерной публики.
С его женой Бертой Циммерман-Платтен поступили проще – расстреляли, и вся недолга, а вот с самим Платтеном пришлось повозиться. Но каково совпадение! Если верить справке, Платтена не стало 22 апреля. Надо же, 22 апреля – в день рождения своего друга, которому двадцать четыре года назад спас жизнь.
Так заканчивается история с первым покушением на Ленина, когда мишенью был затылок Ильича. Тогда Ленина удалось спасти, а вот его спаситель стал жертвой своих соратников. Самое удивительное, что, уничтожив спасителя Ленина, верные ученики вождя не успокоились. Они вспомнили о вагоне, в котором Платтен привез первых политэмигрантов, подняли список сподвижников Ленина, находившихся в вагоне, а потом на пароме, и как следует прошлись по этому списку.
«Я ваш душой и телом»
Трудно поверить, что эти слова принадлежат человеку, который лет десять назад к своему нынешнему адресату относился с нескрываемым презрением и называл его не иначе, как «кровавым осетином, не ведающим, что такое совесть». Но даже этого унизительного признания ему показалось мало, и он садится за новое благоговейное послание.
«В моей душе горит желание: доказать Вам, что я больше не враг. Нет того требования, которого я не исполнил бы, чтобы доказать это. Я дохожу до того, что подолгу пристально гляжу на Ваш и других членов Политбюро портреты в газетах с мыслью: родные, загляните же в мою душу, неужели вы не видите, что я не враг Ваш больше, что я все понял, что я готов сделать все, чтобы заслужить прощение и снисхождение».
Больше не враг? Это признание дорогого стоит, и означат только одно: раньше автор письма им был. А то, что он любуется чьим-то портретом и чуть ли не беседует с ним в надежде заслужить прощение и снисхождение, говорит о том, что врагом он был серьезным. И это немудрено, ведь даже такой непримиримый борец с большевиками, как Троцкий, считал этого человека «оратором исключительной силы и прирожденным агитатором». Было и другое мнение: многие называли его «наибольшим демагогом среди большевиков».
Самое странное, что и то и другое – правда. А еще его величали «идеальным передаточным механизмом между Лениным и массой».
Так кто же этот таинственный человек, который был и демагогом, и передаточным механизмом, и прирожденным агитатором, к тому же не боявшимся называть кого-то кровавым осетином. Речь идет о человеке, который в знаменитом списке, составленном Платтеном, проходил под № 14 и значился там как Григорий Зиновьев, а на самом деле его звали Овсей-Гершен Аронович Радомысльский.
Сын владельца молочной фермы толком нигде не учился, но с 15 лет сам начал давать уроки. А когда поработал конторщиком и пообщался с бунтующими рабочими, ушел, как тогда говорили, в революцию. В эмиграции пробовал учиться, но ни химического, ни юридического факультета Бернского университета так и не окончил. В те же годы Зиновьев познакомился с Лениным и стал не только его активным сторонником, но и доверенным лицом. Об их совместной поездке из Швейцарии в Россию и о совместном же пребывании в ставшем знаменитым шалаше мы уже знаем, а вот то, что было потом, заставляет задуматься и поставить под сомнение заслуги «прирожденного агитатора».
Начнем с того, что в середине октября 1917 года он вместе с Каменевым заявил о своем несогласии с курсом большевиков на вооруженное восстание, а также с назначенной ими дате. И где заявил, не на каком-нибудь собрании или закрытом совещании, а в газете «Новая жизнь», тем самым выдав важнейшую тайну! Ленин страшно возмутился этим предательством и потребовал исключить обоих из партии «за неслыханное штрейкбрехерство». Обошлось. Зиновьев все свалил на Каменева, заявив, что не давал ему полномочий выступать от своего имени, потом, как это водится, покаялся – и его не только не исключили из партии, но даже оставили в составе ЦК.
Сказать, что Каменев и Зиновьев были друзьями, нельзя, это было бы большой натяжкой, но так сложилось, что очень часто они оказывались в одной команде, а если не было команды, то поддерживали друг друга. Скорее всего, они были политическими союзниками, причем, что в политике бывает очень редко, союзниками верными и надежными. Как показало время, этот союз был союзом на всю жизнь: свой крест они несли вместе до самого конца.
Лев Борисович Каменев (настоящая фамилия Розенфельд) родом из Тифлиса. Его отец, железнодорожный машинист, не только сам сумел получить высшее образование и стать инженером, но и отправил на учебу в Москву любимого сына. А тот, вместо того, чтобы зубрить римское право, начал посещать социал-демократические кружки, читать запрещенные книги и митинговать на демонстрациях – вот и домитинговался. Из университета его вышибли, а из Москвы выслали. Пришлось уезжать в Тифлис, а оттуда в Париж.
Там-то и произошла встреча, решившая всю его дальнейшую жизнь – Лев Розенфельд познакомился с Лениным и стал Каменевым. Отношения были настолько тесными и доверительными, что Ленин не только ввел его в состав редколлегии газеты «Пролетарий», но даже написал предисловие к одной из его книг. Все шло прекрасно до 1914 года, когда между ними пробежала первая кошка. Как известно, Ленин выступал яростным поборником поражения России в мировой войне, а Каменев был не менее яростным противником этого лозунга. Не исключено, что именно эта позиция спасла ему жизнь, когда в 1915-м его арестовали и приговорили всего лишь к ссылке в Сибирь.
В Петроград он вернулся после Февральской революции, и не один, а вместе со своим новым другом Сталиным. Вторая кошка между Каменевым и Лениным, а заодно между Каменевым и Зиновьевым пробежала после июльских событий 1917 года, когда Временное правительство выдало ордер на арест Ленина, Зиновьева и Каменева.
Ленин и Зиновьев предпочли скрыться и отсидеться в шалаше, а Каменев публично заявил, что ничего не боится, виновным себя ни в чем не считает и добровольно отдался в руки властей. Его тут же водворили в печально известные «Кресты», но, продержав чуть меньше месяца, за отсутствием оснований для обвинения, вынуждены были отпустить. На свободу Каменев вышел героем! Еще бы – он не стал прятаться, переодеваться и гримироваться, а вышел на открытый бой и доказал, что большевики не враги России, что они борются за интересы трудового народа, за прекращение войны и за достойный мир. Кое у кого это вызвало приступ ревности, но приближался октябрь, надо было готовиться к вооруженному восстанию, поэтому сведение счетов пришлось отложить на потом.
А вскоре между Лениным и Каменевым пробежала еще одна кошка, на этот раз такая здоровенная, что дело чуть не дошло до полного разрыва. Самое обидное для вождя было то, что рядом с Каменевым оказался Зиновьев, человек, которому он верил и искренне любил. Одно дело голосовать против решения ЦК о вооруженном восстании на закрытом совещании – это еще можно понять, как-никак все считают себя демократами. И совсем другое – выступить в печати и разгласить секретное решение, тем самым позволив контрреволюции подготовиться к активному сопротивлению.
