Когда Радек приходил к нам и получал полфунта морского табака, он с неподражаемой легкостью высмеивал свои огорчения, происхождение которых объяснял завистью со стороны коллег. Его сатиры были направлены на всех и на все. Он не щадил никого, даже Ленина, и во всяком случае не щадил русских. Когда Брест-Литовский мир был ратифицирован, он чуть не со слезами восклицал: „Боже, если бы в этой борьбе за нами стояла другая нация, а не русские, мы бы перевернули мир! А с этими разве что путное сделаешь?! Нарком Чичерин – старая баба. Его заместитель Карахан – осел классической красоты“».
Считая себя истинным ленинцем, в конце 1920-х Радек позволил себе усомниться в правильности сталинского курса. Как раз в это время проходил ХV съезд ВКП(б), на котором его заклеймили как участника троцкистской оппозиции и из партии исключили. Радек неосмотрительно возмутился, начал жаловаться, протестовать. Успокоили его довольно быстро: в январе 1928-го Особое совещание при коллегии ОГПУ за антисоветскую деятельность приговорило к трем годам ссылки.
Оказавшись в Томске, Радек снова начал каяться и разоружаться. Чего он только на себя ни наговорил и чего только ни наобещал! Удивительно, но все эти перлы охотно печатали в центральных газетах, а потом обсуждали на митингах и собраниях. В конце концов покаянный голос Радека услышали в Кремле и из ссылки вернули. Это благодеяние надо было отрабатывать – и Радек садится за письменный стол. Первый же панегирик в адрес Сталина был милостиво замечен и даже отмечен. «К сжатой, спокойной, как утес, фигуре нашего вождя шли волны любви и уверенности, – писал он, – что там, на мавзолее Ленина, собрался штаб будущей победоносной мировой революции».
А отмечен этот панегирик был тем, что Радеку разрешили издать полное собрание своих сочинений, разумеется, с учетом исторического момента. Радек намек понял и тут же накатал восторженный очерк «Зодчий социалистического общества», которым и открыл многотомное издание. Это тоже было замечено, и Радека включили в комиссию по разработке проекта Сталинской конституции.
Кто знает, быть может, и дальше все шло бы по нарастающей – Радек снова стал бы членом ЦК и доверенным лицом вождя, но в какой-то момент он потерял бдительность и начал позволять себе двусмысленные шуточки в адрес кремлевских бонз. Очень скоро он стал известен как автор рискованных анекдотов. Скажем, на удаление Троцкого и Зиновьева из Политбюро Радек откликнулся таким анекдотом.
«Какая разница между Моисеем и Сталиным? Большая. Моисей вывел евреев из пустыни, а Сталин – из Политбюро».
Это – еще куда ни шло. Но когда Радека обвинили в том, что тот плетется в хвосте у Льва Троцкого, он позволил себе неслыханное.
«Уж лучше быть хвостом у Льва, чем задницей у Сталина!» – выпалил Радек.
Надо ли говорить, что это тут же стало известно вождю народов! В конце концов терпение Сталина лопнуло. А тут как раз подоспел процесс по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра». Так как он был открытым, в том числе и для представителей зарубежной печати, нужен был человек, который бы ярко и талантливо разоблачил проходящих по этому делу партийных и государственных деятелей.
«Лучшей кандидатуры, чем Радек, на эту роль не сыскать, – подумал Сталин. – Вон он как лихо разделал своих недавних дружков – от Зиновьева и Каменева камня на камне не оставил. Все газеты перепечатали его статью, в которой он называет их мразью, фашистской бандой и требует для них расстрела. Это хорошо, это очень хорошо, когда врагов народа разоблачает человек их круга! Так мы поступим и в дальнейшем. Деятелей из „Параллельного центра“ должен разоблачать член этой организации».
Дальнейшее было делом техники. В сентябре 1936-го Радека арестовали, объяснили ему ситуацию, сказали, что если будет вести себя разумно, то жизнь ему сохранят, – и Радек, отбросив всякие сомнения, согласился давать показания какие угодно и против кого угодно. Договоренность была соблюдена.
После того как Радек признал себя японским шпионом, одним из организаторов готовящегося покушения на Сталина и, конечно же, вместе с остальными подсудимыми мечтал о свержении советской власти и реставрации капитализма, почти всех приговорили к высшей мере наказания, а Радеку дали 10 лет лагерей.
Продержался он там недолго. В мае 1939-го пришло известие о его смерти. По некоторым сведениям, Радека убили подосланные уголовники. В те годы такой способ расправы с политическими заключенными был довольно модным и, с молчаливого одобрения Лубянки, часто использовался. «Нет человека – нет проблемы» – этот лозунг вождя чекисты тех лет понимали буквально.
Товарищ Инесса
В этой истории так много таинственного, нежного, заботливого, бережного, романтически-трепетного, и в то же время самоотверженного, жертвенного и трагического, что хватило бы не на один роман. Но если в романах действуют совершенно нереальные, а придуманные автором люди, которые говорят то, что вложил в их уста автор, совершают поступки, которые считает органичными для них автор, любят и ненавидят тех, кого предписывает автор, то в повести, которую расскажу я, не будет никакого вымысла. Все действующие лица – не просто абсолютно реальные, а в самом прямом смысле слова, исторические личности, о жизни и деятельности которых известно практически все, кроме их личной, если хотите, интимной жизни.
Этих людей принято считать суровыми, аскетически воздержанными личностями, которым в их жестокой, полной опасностей и смертельного риска жизни было не до нежности, любви и страсти. Ошибка! И заблуждение, абсурднейшее заблуждение!
Прочтите для начала несколько писем и подумайте: как нужно относиться друг к другу, чтобы доверить бумаге такие душевные, идущие от самого сердца слова.
«Дорогой друг! От Вас еще нет весточки. Не знаем, как доехали и как поживаете. Хорошо ли устроились? Хорошо ли работается в библиотеке?
Ваш Иван».
Проходит несколько дней, от дорого друга по-прежнему нет ни строчки, и обеспокоенный Иван отправляет еще более тревожное письмо, которое на этот раз подписывает «Ваш Базиль». Что за конспирация? Зачем? От кого нужно таиться?
От кого? Конечно же, от жены, от кого же еще! И Базиль, он же Иван, сообщает об этом в следующем письме.
«Сегодня великолепный солнечный день со снежком. Мы с женой гуляли по той дороге, по которой – помните – мы так чудесно гуляли однажды втроем. Я все вспоминал и жалел, что Вас нет».
Значит, треугольник, классический любовный треугольник? Да, треугольник, и, судя по всему, с довольно острыми углами и неизбежными в таких случаях выяснениями отношений. Последствия не замедлили сказаться, что видно из смиренно-умоляющего письма женщины.
«Никому не будет хуже, если мы вновь будем все втроем вместе».
Иван промолчал. И тогда отчаявшаяся женщина срывает маски и, наплевав на конспирацию, выплескивает всю свою боль и всю свою любовь в полном безысходной тоски письме.
