Что тут началось! Не было газеты, митинга или собрания, где бы их не обвиняли во всех смертных грехах, в том числе и в самом главном – предательстве интересов России. Скажем, газета «Русское слово» писала:
«Люди из безопасного далека приехали к нам, когда совершилась революция. На готовое. В запломбированных немецких вагонах. Что же, скажем гостям: приходите, берите наше добро, владейте и распоряжайтесь?
Да не будет этого позора! Не допустит этого Москва.
Не голосуйте за список № 5!»
Но большевики в Думу прошли. Прошла по этому списку и товарищ Инесса. Хлопот и забот у нее прибавилось – помимо дел партийных пришлось заниматься проблемами экономическими, снабженческими, транспортными и многими другими. Она так вошла в роль деловой дамы, что даже после победы Октября осталась на своем месте, правда теперь у нее была достаточно высокая должность председателя Московского губернского Совета народного хозяйства.
Жила она в гостинице «Националь». Получала 1000 рублей в месяц, кроме того у нее было «право на первую категорию классового пайка». На фоне дикой разрухи и всеобщего голода такой паек дорогого стоил. Инессе его хватало, но здоровья все равно не было. Прихварывать она стала все чаще и чаще. Ленин это заметил и в феврале 1919-го организовал ей поездку в Париж, где можно было не только подлечиться, но и выполнить благороднейшую миссию по возвращению на Родину солдат Русского экспедиционного корпуса.
Напомню, что в начале Первой мировой войны Франции приходилось туго – поражение следовало за поражением, и людские потери были огромны. Пополнять полуразбитые полки и бригады было и некем, и нечем. И тогда французский президент ударил челом русскому царю и попросил прислать в его распоряжение 400 тысяч русских солдат. Царь просьбу президента уважил, но послал ему не 400 тысяч, а 44 тысячи русских солдат. Сперва их везли в теплушках через всю Сибирь до Владивостока, а потом морем до Бреста и Марселя. Им тут же выдали французское оружие, разбили на четыре бригады и бросили в бой.
Сражались русские храбро, но потери несли огромные: на полях Франции полегло более трети личного состава.
После Февральской революции русские солдаты потребовали отправки на Родину, но французское командование не желало оголять фланги. Тогда русские бригады подняли восстание! По ним открыли артиллерийский огонь. После пятидневного обстрела, когда было убито несколько сот человек, восстание было подавлено. Часть солдат бросили в тюрьмы, а часть отправили на каторжные работы в Северную Африку.
В этой-то непростой ситуации Инесса Арманд занялась освобождением солдат из тюрем и возвращением их на Родину. Одной с таким делом не справиться, поэтому в качестве помощников она взяла Дмитрия Мануильского и Якова Давтяна. Если с Мануильским она познакомилась в Париже, когда тот учился в Сорбонне, то Давтяна знала как представителя российского Красного Креста, работавшего в годы войны в Брюсселе, а потом вместе с ней в Губсовнархозе.
Так как Инесса была официальным лицом и выполняла задание правительства, ей выдали дипломатический паспорт. Этот документ, напечатанный чуть ли не на тетрадном листке, сохранился. Подписал его заместитель наркома иностранных дел Лев Карахан и для солидности поставил № 1003. Вот что там было написано.
«Объявляется всем и каждому, что предъявитель сего Российская гражданка Елизавета-Инесса Арманд отправляется в качестве члена Миссии Всероссийского Общества Красного Креста во Францию».
Любопытен этот документ прежде всего тем, что в паспорт было вписано второе имя Инессы, хотя Елизаветой ее никто и никогда не называл.
Так как Европа еще не остыла от войны и железные дороги были разрушены, немногочисленная делегация Красного Креста избрала морской путь. До Дюнкерка добрались благополучно, хотя море все время штормило, а их старенький пароход от усталости и безысходности время от времени норовил пойти на дно.
На торжественную встречу и дружеские объятия советские посланники не рассчитывали, но то, что их ожидало, превзошло самые неприятные предвидения: делегацию тут же окружили полицейские, затолкали в крытый грузовик и куда-то увезли. Лишь после того, как Инесса пригрозила голодовкой и международным скандалом, режим был смягчен и ей разрешили связаться с Москвой. Инесса побежала на почту и, сознательно не пользуясь шифром, отбила взволнованную телеграмму.
«С момента нашего приезда во Францию мы были интернированы в Мало-лэ-Бен, сначала в гостинице, а в настоящее время на вилле, причем офицеры не спускают с нас глаз. Без сопровождения мы не можем выходить за пределы виллы. Не будучи в состоянии вступить в контакт с нашими соотечественниками, мы не можем принять ни одного посетителя».
И все же Инесса вырвалась за пределы виллы, зафрахтовала пароход «Дюмон Дюрвилль» и отправила на Родину первую тысячу русских солдат. На этом же пароходе вернулась и она, а Мануильский и Давтян продолжали комплектовать новые группы, пока не вернули всех, кто хотел оказаться на Родине.
А Инессу ждало новое назначение: по возвращении в Москву она стала заведующей Женским отделом ЦК РКП(б). С одной стороны, это назначение Инессу обрадовало – чуть ли не каждый день она виделась с Лениным, а с другой – уж очень странным делом пришлось ей заниматься. В соответствии с учением Маркса, нужно было убедить всех женщин России, что главная их задача – не забота о семье, а классовая борьба, что домашний труд вот-вот отомрет, что вместо кастрюль и корыт появятся общественные кухни, столовые и прачечные, что воспитание детей на себя возьмут детские сады и ясли, а что касается любви, то она должна быть свободной, настолько свободной, что ее следует рассматривать как свободу выбора партнера – и не больше.
Новая советская семья – это семья тружеников. Иначе говоря, участвовать в строительстве социализма должны все – мужчины, женщины, достигшие трудоспособного возраста дети и даже не потерявшие способности работать старики и старухи.
Надо ли говорить, какое неприятие в обществе вызвали эти идеи! Но Инесса моталась по фабрикам и заводам, выступала на митингах и собраниях, писала статьи и фельетоны. Она даже провела Международную конференцию коммунисток, где была и докладчиком, и переводчиком, и гидом, и завхозом. Провела – и свалилась с ног, причем в самом прямом смысле слова. В феврале 1920-го обеспокоенный Ленин пересылает ей записку.
«Дорогой друг! Итак, доктор говорит, воспаление легких. Надо архиосторожной быть. Непременно заставьте дочерей звонить мне (12-4) ежедневно.
Напишите откровенно, чего не хватает? Есть ли дрова? Кто топит?
Есть ли пища? Кто готовит? Компрессы кто ставит?
Вы уклоняетесь от ответов – это нехорошо. Ответьте хоть здесь же, на этом листке. По всем пунктам.
Выздоравливайте! Ваш Ленин.
Починен ли телефон?»
Как это было свойственно Ильичу, наиболее важные слова он подчеркивал, причем многократно. Так вот все, что касается архиосторожности, откровенности, пищи и особенно всех пунктов – эти слова подчеркнуты по три, четыре раза.
