Мне кажется, что комментировать это письмо нет смысла – и так ясно, что написать его мог не просто соратник по борьбе, не просто друг, а очень-очень близкий человек.
Но Ленин на этом не успокаивается. Он понимает, что ни компрессы, ни дрова здоровье Инессе не вернут – нужно более серьезное, санаторное лечение. И он пишет ей новое, умоляюще-тревожное письмо.
«Дорогой друг! Грустно очень было узнать, что Вы переустали и недовольны работой и окружающими (или коллегами по работе). Не могу ли помочь Вам, устроив в санатории? С великим удовольствием помогу всячески. Если едете во Францию, готов, конечно, тоже помочь: побаиваюсь и даже боюсь только, очень боюсь, что Вы там влетите… Арестуют и не выпустят долго. Надо бы поосторожнее. Не лучше ли в Норвегию (там по-английски многие знают) или в Голландию? или в Германию в качестве француженки, русской (или канадской?) подданной.
Лучше бы не во Францию, а то Вас там надолго засадят и даже едва ли обменяют на кого-либо. Лучше не во Францию…
Если не нравится в санаторию, не поехать ли на юг? К Серго на Кавказ? Серго устроит отдых, солнце, хорошую работу, наверное, устроит. Он там власть. Подумайте об этом.
Крепко, крепко жму руку.
Ваш Ленин».
Вы заметили, как часто в этом письма упоминается Франция? И это не случайно. Дело в том, что на свою историческую родину Инесса собиралась не лечиться и отдыхать, а на подпольную работу. В те годы все коммунисты бредили мировой революцией и почему-то считали, что ситуация в Европе предреволюционная, что стоит только поднести спичку – и вспыхнет мировой пожар. Такой спичкой должны стать опытные пропагандисты агитаторы, которые убедят рабочих Англии, Франции, Германии и других стран взяться за оружие.
Францию задумали препоручить заботам Инессы: в конце концов она француженка и ее там примут как свою. Инесса уже упаковывала чемоданы, когда последовала команда «отбой» – с революцией во Франции решили повременить. Сидеть без дела Инесса не могла ни минуты, а бабские митинги ей осточертели – и тогда она решила: займусь собой! Не исключено, что рокового решения поехать на Кавказ она бы так и не приняла – о себе Инесса беспокоилась мало, но вот младший сын Андрей расхворался основательно и помочь ему мог только горный воздух.
– Еду! – решила Инесса и сообщила об этом Ленину.
Ильич тут же озаботился организацией этой поездки. Прежде всего, он собственноручно написал сопроводительное письмо в Управление курортами и санаториями Кавказа.
«Прошу всячески помочь наилучшему устройству и лечению подательницы, тов. Инессы Федоровны Арманд, с больным сыном.
Прошу оказать этим, лично мне известным партийным товарищам, полное доверие и всяческое содействие».
Устроить в санаторий – это одно. А обеспечить безопасность? Ведь на Кавказе еще стреляют, да и по Кубани гуляют недобитые банды. И обеспокоенный Ленин отправляет члену Реввоенсовета Кавказского фронта Серго Орджоникидзе шифрованную телеграмму.
«Очень прошу Вас, ввиду опасного положения на Кубани, установить связь с Инессой Арманд, чтобы ее и ее сына эвакуировать, в случае надобности, вовремя на Петровск и Астрахань или устроить, (сын болен) в горах около Каспийского побережья и вообще принять все меры».
Меры были приняты, и в конце августа 1920 года Инесса Арманд вместе с сыном приехала в Кисловодск. Причем прибыла она, как свидетельствует запись в журнале, «одиночным порядком и согласно приказу наркома т. Н. А. Семашко направлена на лечение в одну из санаторий». А уже в санатории на отношении, а по-нынешнему, на путевке «отдела лечебных местностей Наркомздрава» сделали отметку:
«Явлена и зарегистрирована в Комендантском Управлении гор. Кисловодска 22/У111-20 г. за № 555».
Итак, Инесса Федоровна в Кисловодске. Совершенно неожиданно она там встретилась со своей давней приятельницей, которая, как ни старалась, не смогла составить ей компанию. Инесса вежливо раскланивалась, выслушивала словоизлияния о погоде и, круто повернувшись, отправлялась на прогулку.
– Это был какой-то запой одиночества! – рассказывала несколько позже словоохотливая подруга. – Инесса приехала такая усталая и разбитая, такая исхудавшая. Ее утомляли люди, утомляли разговоры. Она старалась уединиться и по целым вечерам оставалась в своей темной комнате, так как там не было даже лампы.
В то же время она отмечала, что Инесса была «сильно истощена и нервно крайне расстроена». Врачи это наблюдение подтвердили, записав точно такие же слова в медицинской книжке.
Между тем прогулки, которые совершала Инесса, становились все продолжительнее, по вечерам в своей темной комнате она уже не сидела, а приходила музыкальную комнату и часами играла на рояле. У нее появился аппетит, на щеках – румянец, она стала замечать людей, азартно играла в крокет, охотно шутила, заразительно смеялась – словом, пошла на поправку.
Это видно и из письма, которое она отправила дочери.
«Мы уже 3 недели в Кисловодске, и я не могу сказать, чтобы до сих пор мы особенно поправились с Андреем. Он, правда, очень посвежел и загорел, но пока еще совсем не прибавил весу».
Да уж, прибавить весу в тех условиях было трудновато: не случайно сами курортники не без иронии говорили: «Мы тут не питаемся, а немножко подкармливаемся».
А вскоре комендант запретил ходить в горы – оттуда доносилась не просто стрельба, а раскаты артиллерийской канонады. Страшновато стало и по ночам: то совсем рядом застучит пулемет, то разорвется граната. Это пытались прорваться из окружения остатки белогвардейского десанта генерала Фостикова, которых поддерживали бандитские шайки всевозможных абреков.
Изменилась обстановка – изменилось и настроение Инессы. Вскоре в Москву полетело совсем другое письмо.
«Я сначала все спала, и день и ночь. Теперь, наоборот, совсем плохо сплю. Принимаю солнечные ванны и душ – но солнце здесь не особенно горячее – не крымскому чета, да и погода неважная. Частые бури, а вчера так совсем было холодно. Вообще не могу сказать, чтобы я была в большом восторге от Кисловодска. И сейчас начинаю уж скучать.
Твоя мать».
Чтобы дочь не волновалась, Инесса ничего не пишет о прифронтовой обстановке в кисловодском санатории. А ситуация, между тем, сложилась настолько серьезная, что было принято решение – отдыхающих немедленно эвакуировать. Как всегда, кто-то запаниковал, заплакал, запричитал, что не хватит, мол, мест, что нужно усилить охрану, что надо потребовать бронепоезд. И тогда на помощь растерявшемуся персоналу пришла Инесса.
– Тихо! – перекрывая вопли и причитания, закричала она. – Без паники! Белые еще далеко. А пулеметы стреляют наши. И пушки бьют тоже наши. Пули и снаряды летят не в нашу сторону, так что нечего размазывать сопли! – неожиданно лихо закончила она. – Комендант, прикажите отправить прежде всего женщин и детей. Мужчины поедут на вокзал последними. А замыкать колонну буду я!
