Следователь, который вел это дело (его имя я назову несколько позже), вынужден был это признать, причем письменно.
«Допросив подробно обеих дочерей Марии Поповой, я вынес вполне определенные впечатления, что Попова является заурядной обывательницей, которая, если интересовалась какими-либо общественными вопросами, то исключительно вопросом о хлебе. Нет никаких подозрений, чтобы она была причастна к правоэсеровской или иной партии или к самому заговору. Дочери являются достойными дочерьми своей мамы, выросли в нужде: и был бы хлеб и картофель – для них выше всякой политики».
Эта бумага явилась основанием для официального документа, который называется «Заключение следствия о Марии Григорьевне Поповой». В нем подчеркивается, что на митинг она попала случайно, что ее пособничество преступлению ничем не подтверждается, что «побудительным мотивом ее обращения к Ленину послужило то обстоятельство, что ее дочери были в поездке за мукой, и она боялась отобрания этой муки». Еще раз подчеркивается, что Попова «заурядная мещанка и обывательница, что ни ее личные качества, ни интеллектуальный уровень, ни круг людей, среди которых она вращалась, не указывают на то, чтобы она могла быть рекрутирована в качестве пособницы при выполнении террористического акта».
Подписал это документ тот самый следователь и еще один человек, имя которого стало символом большевистского палачества, звериной жестокости и лютого изуверства. Его имя в деле покушения на Ленина всплывет еще не раз, и в свое время я об этом ироде расскажу.
А пока что сестер Поповых из-под стражи освободили, засаду с их квартиры сняли, а мать признали лицом, пострадавшим при покушении на Ленина, назначили единовременное пособие и положили в больницу «для излечения за счет государства».
Хоть и с запозданием, но чекистам пришла в голову дельная мысль: на месте покушения надо провести следственный эксперимент. Степан Гиль пригнал машину на место покушения, трое мужчин стали изображать Ленина, Каплан и Попову, а четвертый все это фотографировал.
Удивительно, но эти снимки сохранились! В роли Ленина выступал председатель завкома Иванов, в роли Поповой – работник завкома Сидоров, а в роли Каплан – тот самый следователь, который допрашивал Марию Попову и отпустил ее на все четыре стороны. Вот «Ленин» подходит к автомобилю, «Попова», беседуя с ним, идет рядом, Гиль – за рулем, а «Каплан» – около переднего колеса машины. Следующий снимок. «Каплан» стреляет. Остальные пока что стоят на прежнем месте. А вот на третьем снимке «Ленин» лежит на земле, «Попова» в испуге бежит, Гиль склонился над Лениным, а «Каплан» спокойно идет к воротам.
Тогда же они нашли четыре гильзы, хотя выстрелов, как вы, наверное, помните, было три. Загадка четвертой гильзы так и не будет раскрыта ни по горячим следам, ни через четыре года, когда к делу о покушении на Ленина чекисты вернутся снова. А тогда, во время следственного эксперимента, запутавшийся в своих показаниях Гиль вспомнил, что тот браунинг, который стрелявшая женщина бросила ему под ноги, он затолкал под машину. Куда он потом делся, Гиль понятия не имел, так как ему было не до браунинга: надо было спасать Ленина.
Уже знакомый нам следователь опросил всех чекистов, милиционеров и красноармейцев, которые побывали в тот злосчастный вечер во дворе завода, но никто из них браунинга не видел и не находил. И тогда он придумал потрясающий по своей простоте ход: в «Известиях» напечатали обращение к нашедшему оружие с просьбой вернуть его в ВЧК. Самое удивительное, эта публикация сработала и уже на следующий день на Лубянку явился рабочий фабрики Савельева Александр Кузнецов, который передал следователю браунинг № 150489 и обойму с четырьмя патронами. В тот же день он подал в ВЧК письменное заявление.
«Довожу до сведения ВЧК, что во время покушения я присутствовал и принимал самое активное участие в расследовании на месте покушения. Когда товарищ Ленин выходил из завода, я находился неподалеку от него. Услышав выстрелы, я протискался через публику и добрался до автомобиля, на котором приехал Ленин.
Там я увидел такую картину. Ленин уже лежал на земле и около него валялся брошенный револьвер, из которого были произведены предательские выстрелы. При виде этой картины я сильно взволновался и, поднявши браунинг, бросился преследовать ту женщину, которая сделала покушение. Вместе с другими товарищами мне удалось ее задержать.
Всего было сделано 3 выстрела, потому что в обойме осталось всего 4 патрона. Все это время браунинг находился у меня на груди и я прошу ВЧК оставить его при мне. Но если комиссия потребует отдать его, я во всякое время, как сознательный рабочий, выполню все требования комиссии».
Эти показания Кузнецова запутали картину преступление еще больше. Где же все-таки лежал револьвер: под машиной, куда его затолкал, если верить его словам, Гиль, или рядом с упавшим Лениным, как говорит Кузнецов. Деталь немаловажная, но ликвидировать разночтения в показаниях этих очевидцев покушения так и не удалось.
Далее… Если около Ленина нашли револьвер, из которого в него стреляли, то что за браунинг обнаружили в портфеле Каплан? Не могла же она из одного стрелять, а другой носить просто так! А кто ее задержал: Степан Батулин или «вместе с другими товарищами» Александр Кузнецов?
Непонятно также, почему не была проведена дактилоскопическая экспертиза, ведь если бы отпечатки пальцев Каплан нашли на револьвере, брошенном под ноги Ленина, – это одно, а если они только на том, который лежал в портфеле, – это совсем другое.
А куда девалась пуля, которой была ранена Мария Попова? В деле есть справка санитарного отдела ВЧК о том, что Попова имеет сквозное ранение локтевого сустава левой руки, но нет ни слова о том, извлекли ли из сустава пулю, а если нет, то искали ли ее на месте покушения, нашли ли и сравнивали ли с другими пулями из обоймы браунинга.
Вопросов, как видите, множество. На некоторые из них ответы найти удастся, но большинство так и останется без ответа.
А теперь, я думаю, настало время раскрыть имя следователя, который во время следственного эксперимента играл роль Фейги Каплан. Им был человек удивительной, полной приключений и злоключений, трагической судьбы Виктор Кингисепп. Человеком, которого нет на снимках, но который делал фотографии и режиссировал этот спектакль, был тот самый большевистский палач, имя которого будет проклято в веках, – его звали Яков Юровский. Да-да, тот самый Юровский, который не только руководил расстрелом царской семьи в печально известном доме Ипатьева, но и сам разрядил не одну обойму. Как видите, партия и правительство по достоинству оценили его заслуги и доверили весьма высокий пост в ЧК.
Что касается Виктора Кингисеппа, то он заслуживает отдельного рассказа, тем более, что о нем очень мало известно, между тем как на карте России есть город, носящий его имя.
«ЭПИЗОД № 5»
Этот эстонский юноша так рано связал свою жизнь с революцией и так люто ненавидел остзейских баронов, что, когда это стало возможным, они организовали на него самую настоящую охоту. И понять их было можно! Ведь это он, Виктор Кингисепп, возглавляя эстонские Советы, в декабре 1917-го приступил к массовой конфискации баронских поместий – а их было около тысячи. Отряды красногвардейцев во главе с инструктором по конфискации имений (эту должность придумал Кингисепп) носились по эстонскому краю и вышвыривали из дворцов, домов и хуторов вчерашних хозяев земли.
