Инквизиторы и их жертвы
Известие о расстреле подлой террористки, покушавшейся на вождя, прогрессивным пролетариатом и трудовым крестьянством было встречено с большим энтузиазмом. А вот старые революционеры и бывшие политкаторжане увидели в этом акте нарушение высочайших принципов, ради которых они гнили в казематах, а то и шли на эшафот. Наиболее ярко эти настроения выразила Мария Спиридонова, пославшая Ленину открытое письмо.
«И неужели, неужели Вы, Владимир Ильич, с Вашим огромным умом и личной безэгоистичностью и добротой, не могли догадаться не убивать Каплан? Как это было бы не только красиво и благородно и не по царскому шаблону, как это было бы нужно нашей революции в это время нашей всеобщей оголтелости и остервенения, когда раздается только щелканье зубами, вой боли, злобы или страха и… ни одного звука, ни одного аккорда любви».
А что же Ленин, как реагировал на расстрел покушавшейся на него террористки он? По свидетельству хорошо знавшей семью вождя Анжелики Балабановой, в кремлевской квартире Ленина царило неподдельное смятение.
«Когда мы говорили о Доре Каплан, – пишет она, – молодой женщине, которая стреляла в него и которая была расстреляна, Крупская была очень расстроена. Я могла видеть, что она глубоко потрясена мыслью о революционерах, осужденных на смерть революционной властью. Позже, когда мы были одни, она горько плакала, когда говорила об этом. Сам Ленин не хотел преувеличивать эпизод. У меня сложилось впечатление, что он был особенно потрясен казнью Доры Каплан».
Вот так-то! Ленин потрясен, но ничего не может сделать для спасения Доры. Крупская плачет, но тоже абсолютно бессильна. Так кто же тогда вождь? Кто решает судьбы страны и живущих в ней людей? Это имя хорошо известно, оно так часто повторяется в связи с делом о покушении на Ленина, что многие историки считают – без него здесь не обошлось.
Давайте-ка сопоставим уже известные нам факты и попробуем в них разобраться… Кто подписал первое воззвание ВЦИК о покушении на Ленина, как мы уже выяснили, то ли в момент покушения, то ли вообще до него? Яков Свердлов. Кто еще до допроса странным образом задержанной Каплан и до выяснения каких бы то ни было фактов указал адрес, по которому надо искать организаторов покушения, то есть правых эсеров, а также наймитов англичан и французов? Свердлов. Кто в разгар следствия, когда Петерсу удалось установить доверительный контакт с подозреваемой, приказал ее расстрелять и поручил это не чекистам, которым это было привычно, а своему выдвиженцу коменданту Кремля Малькову? Глава государства Свердлов. Кто велел без следа уничтожить останки Фейги Каплан? Снова Свердлов.
Не могу удержаться и не привести слова умницы Локкарта, которые он записал в своем дневнике после первой встречи со Свердловым.
«Он – еврей, настолько смуглый, что в нем можно подозревать присутствие негритянской крови. Благодаря черной бороде и горящим черным глазам он похож на современное воплощение испанского инквизитора».
Насчет инквизитора – это он в самую точку! Время покажет, что Локкарт подметил в нем самое главное: абсолютную безжалостность и умение добиваться цели без лишнего шума, при этом оставаясь в тени.
Так почему же Свердлов торопился? Почему так старательно заметал следы? Одни считают, что убивать Ленина никто не собирался, а его кровь надо было пролить для того, чтобы организовать красный террор. Другие уверены в том, что Свердлову, в руках которого к лету 1918 года была сосредоточена вся партийная и советская власть, необходимо было стать еще и председателем Совнаркома, то есть главой правительства, а эту должность занимал Ленин – вот он, с помощью преданных ему и недовольных Лениным лиц из чекистской верхушки, и организовал Ильичу, как тогда говорили, «почетный уход из жизни смертью Марата».
Подчеркиваю, это – версии, правда, никак не опровергнутые, но всего лишь версии. Я ни в одну из них не верил, пока не обнаружил в одном из архивов уникальный по своей мерзости документ. Оказывается, еще в 1935 году, то есть через шестнадцать лет после довольно странной смерти Свердлова от «испанки», тогдашний нарком внутренних дел Генрих Григорьевич Ягода (он же Енох Гершенович Иегуда) решился вскрыть личный сейф Свердлова.
То, что он увидел, повергло его в шок, и Ягода немедленно отправил Сталину секретную записку, в которой сообщал, что в сейфе обнаружено:
«Золотых монет царской чеканки на 108 525 рублей. 705 золотых изделий, многие из которых с драгоценными камнями. Чистые бланки паспортов царского образца, семь заполненных паспортов, в том числе на имя Я. М. Свердлова и его родственников. Кроме того, царских денег на сумму 750 тысяч рублей».
А теперь вспомните сообщение германского посольства об обитателях Кремля, просящих заграничные паспорта и переводящих в швейцарские банки значительные денежные средства, и вам станет ясно, что это были за обитатели.
Так что дыма без огня не бывает. Один из большевистских вождей по фамилии Свердлов на поверку оказался то ли взяточником, то ли коррупционером, то ли, говоря неизящным языком, немудрящим паханом – ведь все эти монеты, деньги и драгоценности откуда-то взялись и как-то попали в личный сейф главы государства. Я уж не говорю о паспортах: одно это является верным признаком того, что ему было глубоко наплевать и на пролетариат, и на трудовое крестьянство, как, впрочем, и на своих соратников, а точнее говоря, подельников.
Нет никаких сомнений, что как только у стен Москвы показался бы первый казачий разъезд, человек с партийной кличкой Макс, он же Малыш, Андрей и Махровый, открыл бы свой неприметный сейф, побросал бы его содержимое в чемодан и рванул бы туда, где не требуют партийных характеристик, а интересуются лишь суммой банковского счета.
А ведь как все начиналось… В далеко не бедной еврейской семье нижегородского гравера, проживавшей не за чертой оседлости, а в прекрасном русском городе, появился на свет мальчик, отчество которого было не Михайлович, а Мовшович, и звали его не Яков, а Ешуа-Соломон. Положение семьи было настолько прочным, что без каких-либо проблем мальчика приняли в гимназию. Вот только учился он откровенно скверно, и вместо Пушкина или Толстого почитывал запрещенные брошюрки про братство, равенство и свободу, и про то, что кто был ничем, тот станет всем.
Стать всем – хотелось, но грызть гранит наук не хотелось, вот и примкнул самодовольный гимназист к нижегородским марксистам: начал почитывать запрещенные брошюрки, распространять их среди рабочих, что тут же стало известно начальству, – и из гимназии его вышибли. Получил он нагоняй и от отца, да такой серьезный, что из дома пришлось уйти. Мечты стать «всем» на неопределенное время отодвигались: надо было на что-то жить. Пойти на завод, стать токарем, слесарем или сталеваром, то есть одним из тех, за чье светлое будущее он собирался бороться, юному марксисту и в голову не приходило: стоять у станка или у доменной печи – это же тяжело, это невыносимо трудно. После десятичасовой смены – не до книжек, брошюр и листовок.
Выручил Якова давний друг семьи, предложивший работу в своей аптеке. Эта непыльная работа позволяла ему ходить на демонстрации, участвовать в митингах, распространять листовки: в конце концов он добился своего и на две недели загремел в кутузку. Потом этих арестов, ссылок и побегов будет несчетно много, пока он вместе со Сталиным не окажется в Туруханском крае, что гораздо севернее полярного круга. Сбежать оттуда было невозможно, и освободила их Февральская революция.
