– Браво, господин Платтен! – воскликнул Ромберг. – Иного ответа я и не ожидал. Все, больше вопросов не имею, – встал он из-за стола. – Как вы понимаете, решение принимаю не я, поэтому ваши «Условия» я должен передать в Берлин. И чем быстрее, тем лучше. Поэтому – до завтра.
– До завтра, – поднялся и Платтен.
Телеграмма, которую Ромберг тут же отправил в Берлин, была требовательно-лаконичной.
«Посетивший меня сегодня Фриц Платтен выразил готовность поручиться за каждого из группы русских политэмигрантов, а также обязался сопровождать вагон до границы вместе с немецкими представителями. Поскольку их немедленный отъезд в наших интересах, я настоятельно рекомендую выдать разрешение сразу же, приняв изложенные „Условия“».
Отправив эту телеграмму, барон Ромберг надолго задумался. Он был опытным дипломатом, да и в разведке знал толк, поэтому ему не давала покоя простая, как ножка стула, мысль: «Кому я доверился? Кто он такой, этот Платтен? Откуда он взялся? Не подстава ли это английской или французской разведок? Почему он помогает большевикам, которые, по большому счету, самые вероломные враги России и которых, если смотреть правде в глаза, всех до единого надо поставить к стенке? А может, как раз этого он и добивается? Ведь не может же он не знать о заявлении Временного правительства о том, что каждого русского политэмигранта, посмевшего проехать через Германию, в России будут отдавать под суд как изменника родины. А в военное время изменника ждет расстрел или, еще хуже, петля.
Слов нет, Германии все это выгодно. Но нет ли в этой акции какого-то потаенного смысла? Я понимаю, если бы Платтен был не швейцарским социалистом, а, скажем, немецким монархистом, жаждущим победы германского оружия, тогда все было ясно и понятно, а так… Нет, что-то тут не сходится, что-то не стыкуется.
На кого работает Платтен, чего он добивается, какова его конечная цель? Чтобы это понять, надо разобраться в личности Платтена, надо задать самый популярный у американцев вопрос: „Кто вы, мистер Платтен?“ Кому его задать? Слава Богу, в Германии есть не только полиция, но и разведка, и контрразведка. Пошлю-ка я запрос им, пусть пороются в своих архивах».
Приняв такое решение, Ромберг вызвал шифровальщика и продиктовал соответствующие телеграммы, не преминув добавить, что ответ требуется максимально быстрый.
Как оказалось, досье на Платтена в Берлине было, но такое тоненькое, что Ромберг был откровенно разочарован. И все же он узнал, что выдающий себя за лощеного джентльмена господин – всего лишь сын столяра-краснодеревщика, что когда ему надоело делать шкафы, столы и стулья, он ударился в политику – на митингах и демонстрациях задиристому Платтену не было равных: оратор из него получился отменный, его даже называли швейцарским Либкнехтом.
Сейчас он – секретарь социал-демократической партии Швейцарии, до этого возглавлял интернационалистов-социалистов, а еще раньше был партийным агитатором латвийской секции РСДРП.
– Так вот где собака зарыта! – воскликнул Ромберг, – оказывается, он был членом РСДРП. А этой партией руководит не кто иной, как Ленин. Значит, они одного поля ягоды, значит, Платтен тайный большевик… Впрочем, это вовсе не обязательно, куда заманчивее работать на большевиков, формально оставаясь швейцарским социал-демократом. Так, а что он делал в Латвии? Все ясно, – перевернул еще одну страничку досье Ромберг, – никакой вы, господин Платтен, не агитатор, а самый обыкновенный террорист. Да-да, террорист, или, как их тогда называли, боевик, выдающий себя за идейного борца с царизмом. Вам-то что дело до царизма, а, господин Платтен? Так нет же, вы взялись поставлять оружие рижским боевикам и организовывать уличные беспорядки. За что вас в 1906-м арестовали. Могли ведь и расстрелять, военно-полевые суды тогда не церемонились. А это что за бумажка? Ого, это копия постановления об освобождении Платтена под залог в пять тысяч рублей. Деньги внесла его невеста, а впоследствии жена, Лина Хаит.
– А это что за рапорт? – продолжал листать досье Ромберг. – Так-так, негласный агент гамбургской полиции, служивший помощником боцмана на германском торговом судне, сообщает: «На нашем пароходе большая часть матросов сочувствовала борьбе рижских рабочих против царизма. Поэтому они охотно взялись помочь какому-то боевику, который просил спрятать его от русских жандармов. Они не замедлили явиться на борт, перерыли весь пароход от клотика до киля, но боевика не нашли. И лишь когда мы вышли в нейтральные воды, матросы дали условный знак и на палубе появился негр. Он хорошо говорил по-немецки и назвал себя Фрицем Платтеном. А не нашли его потому, что пока мы шли в нейтральные воды, он находился в пароходной трубе и висел там на руках».
– На одной руке, – чисто механически уточнил Ромберг, – ведь левая у него покалечена, он даже облокотиться на нее не может. И не только рука, – достал он еще один документ, подписанный каким-то доктором. – Вот бедняга-то, а! – не удержался от сочувственного восклицания Ромберг. – Оказывается, он перенес тяжелую форму туберкулеза и у него ампутировано одно легкое. Так вот почему он отказался от сигареты – тут уж, действительно, не до курева. Инвалид, по все статьям инвалид! А он нисколечко не комплексует и ведет активнейший образ жизни. Нам бы таких людей, да побольше, тогда Германия действительно стал бы владычицей мира. Но где их взять? – вздохнул он и спрятал досье Платтена в сейф.
Барон фон Ромберг, всю жизнь имевший дело с карьеристски настроенными людьми, долго не мог успокоиться. Он выкурил одну за другой три сигареты, выпил две чашки кофе, потом махнул на все рукой, налил целый фужер коньяка, хватил его одним глотком и, не закусывая, сел к столу.
– Так вот вы какой, мистер Платтен! – не без восхищения раздумывал Ромберг. – Каюсь, но я вас не за того принял, думал, что вы – страдающий от безделья сынок какого-нибудь цюрихского банкира. Что ж, тем лучше! Раз вы убежденный революционер, значит, не бросите дело на полпути и не продадитесь агентам Антанты. Мы с вами заварим хорошую кашу, – удовлетворенно потер руки Ромберг. – Такую крутую кашу, что давиться ею будут не один десяток лет.
В тот же день из Генерального штаба пришла долгожданная телеграмма: «Безопасный проезд гарантируем. Никаких паспортных формальностей на границе не будет. Максимальное количество пассажиров – шестьдесят».
У Ромберга были свои заботы, а у Платтена – свои. Он метался по городу и искал, у кого бы занять денег на билеты. Партийная касса была пуста, обращение Ленина к Ганецкому с просьбой «выделить две, а лучше три тысячи крон для нашей поездки» результатов практически не дало, так как просить у Парвуса тот не решился, а сам наскреб сумму, которой хватало лишь на десять человек.
И все же Платтен сумел занять три тысячи франков! На эти деньги он купил билеты в вагон 3-го класса и съестных припасов из расчета на десять дней. По большому счету Платтену повезло, так как вместо 60 человек, изъявивших желание ехать в Россию, 28 в последний момент отказались. На 32 человека денег хватало – и Платтен облегченно вздохнул.
И вот наступило 9 апреля 1917 года. Ромберг свое слово сдержал: в печати об отъезде группы русских политэмигрантов не было ни слова. Больше того, по требованию Платтена ранним утром он отправил в Берлин чуть ли не ультимативную телеграмму.
