Сотня связанных пленников дрожала, рыдала и гадила под себя. Страх лишил мужества даже тех, кто считал себя героем. На мольбы о пощаде никто не обращал внимания.
Из темноты показался огромный черный силуэт, влекомый пленниками, которые налегали на канаты в безумной надежде ублажить похитителей и получить шанс на спасение. Силуэт оказался двадцатифутовой статуей женщины, черной и блестящей, как полированная эбеновая древесина. У нее были четыре руки, рубиновые глаза и хрустальные клыки вместо зубов. С шеи свисали два ожерелья – из черепов и отрезанных пенисов. Каждая когтистая рука сжимала символ власти этой женщины над человечеством. Пленники видели только петлю.
Ритм барабанов участился. Нарастал их грохот. Дети Кины запели мрачный гимн. Верующие пленники стали молиться своим богам.
Тощий старик наблюдал за всем этим со ступеней храма в центре рощи Предначертания. Старик сидел. Он уже давно не вставал без крайней необходимости, потому что кость правой ноги срослась неправильно и ходить ему было тяжко. Даже стоя он мучился от боли.
За его спиной виднелись строительные леса – храм восстанавливали. В очередной раз.
Чуть выше его стояла, не в силах сохранять спокойствие, прекрасная юная женщина. Старика страшило ее возбуждение – чувственное, почти сексуальное. Такого быть не должно, ведь она Дщерь Ночи и не для того живет, чтобы угождать собственным влечениям.
– Я ощущаю, Нарайян! – воскликнула женщина. – Оно приближается. И соединит меня с моей матерью.
– Возможно. – Ее слова не убедили старика. С богиней уже четыре года не было связи, и это тревожило. Его вера подвергалась испытанию. Уже в который раз. А дитя Кины выросло слишком упрямым и своевольным. – Возможно также, что ничего такого не случится и лишь гнев Протектора обрушится на наши головы.
Старик решил не развивать тему. Они спорили об этом уже три года, с того момента, когда Дщерь Ночи воспользовалась своим неокрепшим, совершенно нетренированным магическим талантом, чтобы на несколько секунд очаровать тюремщиков и сбежать от Протектора.
Лицо девушки окаменело и на мгновение обрело жуткую непроницаемость, уподобившись лику идола.
И Дщерь Ночи произнесла то, что всегда говорила, когда речь заходила о Протекторе:
– Она еще пожалеет о том, что так обращалась с нами, Нарайян. О ее наказании будут помнить и через тысячу лет.
Нарайян успел состариться в бегах. Бродяжничество стало нормой его существования. Он всегда стремился к тому, чтобы культ пережил гнев его врагов. Дщерь Ночи была могущественной, но юной, а юности свойственны порывистость и неверие в собственную смертность. Ведь девчонка – дочь богини! И власти этой богини предстоит вскоре утвердиться в мире, все изменив. При новом порядке Дщерь Ночи сама станет богиней. Так чего же ей опасаться? Та безумица в Таглиосе – ничто!
От века неуязвимость и осторожность – непримиримые противники. И от века они неразделимы.
Дщерь Ночи искренне верила в то, что она – духовное дитя Кины. Не может им не быть. Но ведь она рождена мужчиной и женщиной. И крупица человечности осталась в ее сердце. А человеку нужно, чтобы кто-нибудь был рядом.
Ее движения стали более выраженными и чувственными, менее контролируемыми. Нарайян поморщился. Нельзя ей выковывать внутреннюю связь между удовольствием и смертью. Богиня в одном из своих воплощений – Разрушительница, ей приносят человеческие жертвы, но делается это не по пустяковой причине. Кина не допустит, чтобы ее Дщерь впала в соблазн гедонизма. Девчонка будет наказана, но куда более суровая кара, несомненно, достанется Нарайяну Сингху.
Жрецы были готовы. Они поволокли рыдающих пленников туда, где те исполнят свое высшее предназначение – расстанутся с жизнью в ритуале освящения храма Кины. Вторым ритуалом станет попытка связаться с богиней, которая лежит сейчас в оковах магического сна, – нужно, чтобы Мать Тьмы снова наделила Дщерь Ночи своей мудростью и даром предвидения.
Все делалось должным образом. Но Нарайян Сингх, живой святой обманников, великий герой культа душил, не был счастлив. Власть над воспитанницей давно выскользнула из его рук. Девушка уже преобразует культ, заставляя его отражать ее собственный внутренний мир. Нарайян опасался, как бы очередной их спор не закончился разрывом. Такое уже случилось с его настоящими детьми. Он поклялся Кине, что воспитает ее дочь правильно и что они вместе помогут богине начать Год Черепов. Но девчонка становится все упрямей, все эгоистичней…
Дщерь Ночи уже не могла сдерживаться. Она торопливо спустилась по ступенькам и вырвала шарф-удавку из рук жреца.
На ее лице появилось выражение, которое Нарайян видел лишь у своей жены в минуты страсти, – с тех давних пор, казалось, Колесо Жизни уже совершило полный оборот.
Он с грустью осознал: когда начнется следующий ритуал, Дщерь Ночи вполне может броситься туда, где жертвы подвергнутся пыткам. В таком экзальтированном состоянии девчонка способна слишком увлечься и пролить их кровь, нанеся богине оскорбление, которого та никогда не простит.
Нарайян Сингх чрезвычайно встревожился.
Тревога кратно усилилась, когда его непрерывно бегающий взгляд наткнулся на ворону, сидящую в развилке дерева рядом с тем местом, где проходил смертельный ритуал. И что еще хуже: птица поняла, что замечена, и взлетела, глумливо каркая. По всей роще мгновенно откликнулись сотни вороньих голосов.
Протектор знает!
Нарайян воззвал к девушке, но та, слишком увлеченная, не услышала.
Когда старик вставал, в ноге стрельнула боль. Скоро здесь появятся солдаты – удастся ли от них убежать? Как он сможет подпитывать надежду богини, коль скоро его плоть износилась, а вера ослабла?
5
Воронье Гнездо. Штаб
Форпост – тихий городок с широкими улицами и белыми стенами. Мы переняли местный обычай белить все, кроме тростниковых крыш и декоративных растений.
По праздникам некоторые туземцы белят даже друг друга. Во времена минувшие этот цвет стал великим символом сопротивления Хозяевам Теней.
Наш город – искусственный, военного назначения: сплошь прямые линии, чистота и порядок. За исключением ночей, когда приятели Тобо лаются между собой. Днем шум ограничен площадками, где толпы новобранцев из местного населения, будущих искателей приключений, учатся у Черного Отряда солдатскому ремеслу.
Меня вся эта суета касается редко – лишь когда я латаю случайные раны, полученные новобранцами на тренировках. Никто из моей эпохи большими делами уже не занимается. Подобно Одноглазому, я теперь пережиток прошлого, живая икона истории; мы, старики, всего лишь уникальный клей, скрепляющий Отряд в единое целое. Меня вызывают по особым поводам и поручают читать проповедь, начинающуюся так: «В те дни Отряд был на службе у…»
