Селвас Гупта получил на это тайное благословение главнокомандующего, не желавшего тратить людские ресурсы и время на вырубку леса. Могаба глубоко презирал этого самодовольного и высокомерного святошу.
Гупта занимал должность пурохиты, то есть придворного священнослужителя и советника по делам конфессий. Пост пурохиты жрецы навязали Радише Дра лет двадцать назад, когда княжна была еще слишком слаба, чтобы возражать духовенству. Душелов так и не упразднила его. Зато едва терпела того, кто его занимал.
Селвас Гупта пробыл пурохитой уже год, что неизмеримо превышало все рекорды, поставленные его предшественниками со дня учреждения Протектората.
Могаба был уверен, что скользкий змей Гупта теперь не протянет и недели.
Душелов посмотрела на него по-особенному – у человека возникало подозрение, будто она заглядывает в глубину его души и видит все его тайны, все побуждения. Долгой паузой дав понять, что одурачить ее не удастся, она приказала:
– Найдите мне нового пурохиту. И убейте старого, если вздумает протестовать против своей отставки.
Душелов давно обзавелась привычкой не церемониться с жрецами, которые ее разочаровали. У этой привычки имелись семейные корни. Пару десятков лет назад ее сестрица вырезала сотни жрецов зараз. Однако демонстративное отношение сестер к духовенству так и не убедило уцелевших, что им следует отказаться от любимой манеры плести всевозможные заговоры. Что ж, за упрямство приходится дорого платить, и вполне вероятно, что жрецы в Таглиосе закончатся быстрее, чем интриги духовенства.
На плечо Душелов села ворона. Женщина подала птице какое-то лакомство на затянутой в перчатку ладони.
– Ты уже приняла решение насчет моих коллег? – Могаба кивнул на обоих Сингхов.
Он слегка ревновал к ним, но и уважал их за способности. Время и постоянные неудачи успели сточить острые грани его некогда мощной самоуверенности.
– Эти господа уже были здесь по другому делу, когда пришли новости из рощи Предначертания.
Могаба еле заметно прищурился. Значит, его в это дело посвящать не собираются? Но он ошибся.
– Сегодня серые обнаружили на стенах несколько лозунгов, – сообщила Душелов, на сей раз каркающим голосом старухи.
Ворона на ее плече тоже каркнула. Где-то на улице ей вторили другие.
– Обычное дело, – отозвался Могаба. – Любой болван с кистью, ведерком краски и умением связать пять букв в слово считает своей обязанностью высказаться, если находит чистый кусок стены.
– То были лозунги из прошлого, – произнесла Протектор голосом, который использовала в тех случаях, когда сосредотачивалась исключительно на деле. Мужским голосом, который казался Могабе его собственным. – На трех было написано: «Раджахарма».
– Как я слышал, культ Бходи тоже возрождается.
– А два других гласили: «Воды спят». Это уже не Бходи. И не надпись, которую мы не замечали четыре года.
По телу Могабы пробежала дрожь страха и возбуждения. Он смотрел на Протектора и ждал.
– Я хочу знать, кто все это пишет, – процедила она. – И еще хочу знать, почему именно сейчас.
Могабе показалось, что оба Сингха довольны – осторожно радуются тому, что им предстоит искать реальных врагов, а не просто раздражать людей, которые, если их не трогать, останутся безразличны к дворцовым интригам.
Роща Предначертания находилась за пределами города. А всем, что за городскими стенами, ведал Могаба.
– Хочешь, чтобы я предпринял против обманников какие-то конкретные шаги? – спросил он.
Душелов улыбнулась. А когда она улыбалась этой своей особой улыбкой, становилась заметна каждая минута из прожитых ею столетий.
– Не нужно ничего предпринимать. Они уже разбежались. Я тебе скажу, когда придет время действовать. Когда они не будут к этому готовы.
Новый голос звучал холодно, но дополнялся зловещей улыбкой. Интересно, подумал Могаба, знают ли Сингхи, сколь редко Протектор показывается людям без маски? Такое случается, когда она намерена вовлечь кого-то в свой замысел – так глубоко, что уже и не выкарабкаешься.
Могаба кивнул, как полагалось верному слуге. Для Протектора все это игра. Или даже несколько игр. Быть может, только превращая все в игру, ее душа выживает в мире, где все остальное эфемерно.
– И еще мне нужна твоя помощь в ловле крыс. Падали теперь слишком мало, мои детки голодают.
Душелов снова протянула вороне кусочек пищи, который подозрительно напоминал человеческий глаз.
9
Воронье Гнездо. Инвалид
Я все еще жив?
Спрашивать не было нужды. Мертвецам больно не бывает. А у меня болел каждый кубический дюйм тела.
– Не шевелись, – услышал я голос Тобо. – А то пожалеешь.
Я уже жалел о том, что приходится дышать.
– Ожоги?
– Множество. И еще уйма ушибов.
– Выглядишь так, словно тебя избили сорокафунтовой дубиной, а то, что осталось, медленно зажарили на открытом огне, – прозвучал голос Мургена.
– А я думал, что ты в Хань-Фи.
– Мы вернулись.
– И продержали тебя без сознания четыре дня, – добавил Тобо.
– Как Госпожа?
– Она в другой постели. И в гораздо лучшем состоянии, чем ты, – сообщил Мурген.
– А как же иначе? Я ведь не стрелял в нее. Ну что молчишь? Язык проглотил?
– Она спит.
– А Одноглазый?
– Одноглазый не выжил, Костоправ, – еле слышно проговорил Тобо.
– Что с тобой? – спросил Мурген после паузы.
– Он был последним.
– Последним? Что значит – последним?
– Последним из тех, кто был в Отряде, когда я в него вступил. – Вот теперь я стал настоящим стариком. – Что с его копьем? Оно мне понадобится, чтобы покончить со всем этим.
– Какое копье? – не понял Мурген.
Тобо сообразил, о чем я спрашиваю.
– Оно у меня дома.
– Огонь его не повредил?
– Самую малость. А что?
– А то, что я собираюсь убить эту тварь. Нам давно следовало это сделать. Глаз не своди с копья, понял? А сейчас я хочу еще немного поспать.
Мне надо уйти туда, где хотя бы чуточку времени не будет боли. Да, я знал, что Одноглазый когда-нибудь нас покинет. И думал, что готов к этому. Но ошибся.
Его кончина – это гораздо больше, чем смерть старого друга. Она обозначила конец эпохи.
