– Ого! А тут произошли кое-какие перемены, – сказал я Дреме.
Вход в город стал настоящим фортом – выдвинутым из стены, но сливающимся с ней.
Снизу мне было трудно судить, но я не сомневался, что расположенные внутри форта городские ворота имеют не менее внушительную систему обороны. Дрема хмыкнула:
– Да, кое-что изменилось с тех пор, как я тут побывала в прошлый раз. Похоже, главнокомандующий ухитрился вытянуть ассигнования у Протектора. Городские стены нарастили на несколько футов. А эта навесная башня… – Она содрогнулась.
Насколько я знаю городскую политику, общественные работы всегда привлекали воров и взяточников.
– Наверное, кто-то из казначейства шепнул пару слов Протектору.
Дрема снова хмыкнула. Мое мнение ее не интересовало. Она наблюдала, как Суврин выстраивает войска перед городской стеной, вызывая противника на битву. Ответа мы не ждали. И не дождались.
– И на чужую собственность им тоже было наплевать, – заметил я.
Куда больше, чем внушительность стен, меня поразила полоса расчищенной земли шириной в тысячу футов, тянущаяся вдоль всего их подножия. Чего стоило выселить тех, кто здесь жил? И как государство удерживает их от возвращения?
– Через несколько месяцев здесь будут поля зерновых и овощных. Видишь сеть тропинок? Это границы участков. Поля возле города начали возделывать вскоре после того, как мы с Сари пришли сюда впервые.
– Тобо предстоит немало потрудиться.
Дрема оглядела наши войска. На фоне стен они выглядели отнюдь не грозно. Да и солдаты на этих стенах не казались обеспокоенными.
– Да, предстоит. Я хочу, чтобы он и девушки сразу нанесли мощный удар всеми имеющимися средствами. Надо ошеломить защитников яростью нашего напора. Он сможет этого добиться?
– Не могу гарантировать, что он отдастся задаче всем сердцем.
– А ты? Что говорит твое сердце?
Я вздохнул.
– Как у нее дела? – спросила Дрема.
Ого, еще один важный знак.
– Честно? Я очень встревожен. Она просто лежит, застряв на полпути между жизнью и смертью. Ей не становится ни хуже, ни лучше. И я уже гадаю, насколько к ее состоянию причастна магическая связь с Киной.
Говоря это, я сделал над собой немалое усилие. Потому что если Дрема сумеет предвидеть все последствия, то она задумается. А кое-что она ухватила сразу.
– Если удастся вытащить Тобо из депрессии, уговорю его проверить, не обрела ли Кина над ней контроль. – Мне даже думать не хотелось о том, что Матерь Тьмы может готовить мою жену как запасное средство для побега из древней тюрьмы. Слишком легко представлялось, как я убиваю спящую богиню и освобождаю Шиветью, а после этого вижу, что Тьма возвращается через мою любимую женщину.
И Матерь Тьмы для этого вовсе не нужна. Моя жена охотно впустила бы в мир собственную разновидность Тьмы.
А разве все мы не желаем того же?
– Я не услышала прямого ответа, – проговорила Дрема. – Так могу я рассчитывать, что ты обратишь внимание на стрелы, когда они полетят?
Мне вспомнилась очень старая фраза, еще из тех лет, когда я был совсем молод.
– Я солдат. – Я произнес эти слова сперва на языке, на котором говорил тогда, затем повторил Дреме на ее родном дежагорском диалекте. – В последнее время меня отвлекали от этого. Но я все еще жив.
– Да, солдаты живут. Ты совершил лишь одну ошибку, Костоправ.
– Не учила бы ты бабушку яичницу жарить.
Вряд ли до нее дошло. Здесь эта поговорка не в ходу.
– Что это? – спросила вдруг Дрема, указывая на нечто, поднимающееся над горизонтом.
– Похоже на большущего воздушного змея.
109
Таглиос. Оправдания не принимаются
Проклятье! Как бы мне этого ни хотелось, Могаба упорно отказывался становиться тупицей. Есть опасность проникновения летающих чародеев? Зато в это время года над городом почти непрерывно дуют ветры. Можно запустить тысяч десять воздушных змеев на плетеных шнурах, которые почти невозможно перерезать, и прицепить к их хвостам отравленные колючки.
Теперь над Таглиосом нельзя полетать с юношеской беспечностью. Особенно после наступления темноты. Змеи не причинят нам вреда, если надеть мантии Ворошков, зато можно запутаться в шнурах и хвостах и свалиться с бревна. И тогда кому-то придется лететь на выручку. Может быть, даже мне.
Шукрат научила меня настраивать бревно таким образом, чтобы оно, оставшись без управления, могло вернуться самостоятельно.
Я отдал приказ.
И всего несколько часов спустя вернулась Шукрат, обмотанная веревками и утыканная смертоносными колючками. Еще часа два нам пришлось ее освобождать, зато перед этим она очистила небо от десятков воздушных змеев.
Распутывать ее я поручил Тобо. Я столкнулся с реальной проблемой, выводя его из эмоционального ступора, а Шукрат была для него важна.
Она, несомненно, считала так же. Едва Тобо закончил ее освобождать – провозившись, по ее мнению, слишком долго, – она шлепнула его ладонью по лбу.
– Может, хотя бы притворишься, что я тебя еще интересую? А то уже гадаю, не слишком ли я глупа.
Тобо запротестовал со всем пылом юности. Я замотал головой, пытаясь его предостеречь. Не хватало еще, чтобы он и здесь получил тяжкий удар. Шукрат прервала его, не желая принимать оправдания. После этого я старался не слушать, о чем они говорят.
Меня восхитило, как быстро и почти без усилий Шукрат овладела таглиосским. Сейчас она говорила практически без акцента. И к любым чужим обычаям она приспосабливалась с той же легкостью.
Аркане это давалось чуточку труднее, но и она продвигалась в поразительном темпе.
Подождав, пока Шукрат выскажет свои аргументы, я обратился к парню:
– Тобо, нам нужно знать, что происходит за этими стенами.
Он ответил равнодушным взглядом.
Шукрат легонько ткнула его в бок.
– Ты должен забыть… – сказал я.
Он взглянул на меня с неприязнью.
– Ты должен забыть. Ты ни в чем не виноват.
Я сомневался, что от моих слов будет прок. Такие эмоции всегда иррациональны. Разум продолжает искать фантастические объяснения, даже зная правду. Если Тобо хочет чувствовать себя виновным в гибели отца и матери, то он будет это делать, оставаясь глухим к любым аргументам; весь здравый смысл во вселенной его не переубедит. Уж я-то знаю, сам несколько раз проходил через такое.
