– Боится того, что будет, если мы добьемся успеха.
– И боится, что ничего не получится. Ты деятельная, Малышка. – Лицо Одноглазого просветлело, потому что удалось произнести все это без особого труда. – Ты делаешь то, что должна. Но мне нужно будет поговорить с тобой еще раз. Вскоре. Обязательно. Прежде чем это случится со мной снова. – Он произносил слова медленно и очень старательно. Наклонившись ко мне, Одноглазый пробормотал: – Солдаты живут. И гадают, почему?
Кто-то откинул полог, и в палатку хлынул ослепительный свет. Даже не видя, я поняла, что это Гота. Ее выдал запах.
– Не давай ему болтать слишком много, он быстро устает, – сказала она спокойно, почти вежливо. Чуть более возбужденная, чем во время нашего путешествия, но все же не та язвительная, часто нелогичная Гота, которой она была на протяжении последнего года. – От меня тут будет больше пользы. – И акцент у нее не такой сильный, как прежде. – Иди убей кого-нибудь, Каменный Солдат.
– Давненько никто не называл меня так.
Гота насмешливо поклонилась, ковыляя мимо.
– Костяной Воин. Солдат Тьмы. Веди вперед Детей Смерти из страны Неизвестных Теней. Все зло умирает там бесконечной смертью.
О чем она? Я вышла наружу, охваченная печалью.
Позади меня раздалось:
– Призываю небеса и землю, день и ночь.
Вроде я уже слышала этот призыв, но не вспомнить, при каких обстоятельствах и в каком контексте. Что ж, вот один из тех случаев, когда человек, посвященный в тайны племени нюень бао, особенно таинственен.
Всеобщее возбуждение нарастало. Кто-то уже украл нескольких коней… виновата, приобрел их. Не следует спешить с далекоидущими выводами. По лагерю носились трое всадников, просто так, от нечего делать. Я накинулась на них:
– Вот что бывает, когда никто не хочет брать на себя командование. А ну прекратить! Чем вы тут занимаетесь?
Выслушав бессвязные оправдания, я отдала несколько распоряжений. Всадники умчались галопом, чтобы передать их по назначению.
Нет бога кроме Бога. Бог всемогущ и безграничен в своем милосердии. Будь же добр ко мне, Всевышний. Сделай так, чтобы кавардак у моих врагов был еще хуже, чем у моих друзей.
Возникло такое чувство, словно я угодила в самую сердцевину зарождающегося урагана ошибок.
Моя вина? Все подтверждает: да. И если мои усилия дают такой плачевный результат, то самый лучший выход – упрятать меня на ферму Сари, с глаз долой. Тогда, может быть, все и образуется само собой, без всякого «мудрого» руководства.
С организацией у нас и впрямь дело было швах – ни четкой командной цепочки, ни распределения ответственности. И политики у нас как таковой нет, только застарелая вражда и желание освободить Плененных. Мы деградировали; мы теперь мало отличаемся от какой-нибудь знаменитой разбойничьей шайки, и это обстоятельство несказанно огорчает меня. Потому что тут есть и доля моей вины.
Я помассировала затылок. Было у меня стойкое подозрение, что Капитаном может стать лишь тот, кто много лет снимал с солдат стружку. В свое же оправдание могу сказать лишь одно: меня выбрал в ученицы Мурген. Ведь летописец – он же зачастую и знаменосец, а знаменосцем, как правило, назначают того, кто способен стать Лейтенантом или даже Капитаном. Значит, очень давно Мурген что-то во мне увидел, и Старик не нашел аргументов, чтобы возразить ему. И как же я распорядилась своим талантом? Придумывала хитроумные способы досадить нашим врагам, и только. В то время как женщина, даже не присягавшая Отряду, взяла на себя роль лидера. Спору нет, Сари не занимать мужества, ума и решимости, но как солдат и командир она стоит немногого. Просто у нее нет навыков. А главное, у нее нет стратегического мышления, которое подняло бы ее над собственными нуждами и желаниями. Конечно же, добраться до Плененных она хочет не ради Черного Отряда. Ей надо лишь вернуть своего мужа. Для Сари Отряд – средство, а не самоцель.
Похоже, еще немного – и мы начнем расплачиваться за мое нежелание подняться наверх и послужить общим интересам.
Да, мы и впрямь теперь без малого банда головорезов, каковой объявила нас Протектор. Готова поклясться, стоит нам встретить в этих краях решительное сопротивление – и то немногое, что осталось от семейного духа Отряда, разлетится вдребезги. Мы забыли, кто мы и что мы, и за это придется дорого заплатить.
От этих мыслей я разозлилась – главным образом на себя, и злость удвоила мои силы. Я забегала и заорала, брызгая слюной, и вскоре каждый занялся чем-нибудь полезным.
И тут из Нового Города вывалила разношерстная толпа и неохотно, с шумом и гамом, как гусиный табун под хворостиной пастуха, направилась к лагерю беженцев. Этих парней было с полсотни, все при оружии. Которое выглядело достойно, не то что солдаты. Местный оружейник туго знал свое дело, а тот, кто обучал рекрутов, – нет. По сравнению с моей «бандой» они выглядели сущими оборванцами. Моим-то ребятам уже доводилось бить людей по голове, и они были не прочь снова этим заняться.
– Тобо, сходи за Гоблином.
Мальчишка разглядывал приближающихся горе-вояк.
– Я и сам справлюсь с этой шантрапой, Дрема. Одноглазый и Гоблин научили меня своим приемчикам.
Я ужаснулась этим словам юного неслуха, набравшегося у колдунов не только навыков, но и безответственности.
– Может, и справишься. Может, ты и впрямь полубог. Но разве я тебе приказывала этим заняться? Я приказала привести сюда Гоблина. Шевелись.
Он побагровел от возмущения, но подчинился. Будь на моем месте его мать, спор так и продолжался бы и на нас накатила бы волна южан.
Я двинулась навстречу этим воякам, сожалея, что не успела переодеться, – на мне все еще останки одежды, в которой я вышла из Таглиоса. И никакого серьезного оружия, лишь короткий меч, который успел послужить мне разве что при заготовке хвороста. Ближний бой – не мой конек. Такие солдаты, как я, хороши для внезапного нападения, желательно со спины.
Я выбрала подходящее место и остановилась, сложив руки на груди.
61
Никто не удосужился толком обучить или хотя бы прилично одеть этих горе-солдат. Сказывалось пренебрежительное отношение Протектора к деталям. Да и зачем в них вдаваться? Кто может угрожать едва оперившейся Таглиосской империи на самой глухой ее окраине?
Офицер, возглавлявший отряд, был молод, но упитан не по годам. Что тоже определенным образом характеризовало здешние войска. Мир продержался уже добрый десяток лет, но все-таки нынешние времена не столь благоприятны, чтобы в империи множились толстяки.
Офицер так запыхался, что поначалу лишь хватал воздух, не в силах выдавить ни слова.
