Утренний свет причудливо залил плато, все столпы заискрились. Люди заахали и заохали.
– Вот, должно быть, почему так названо это плато.
– Не думаю, – сказал Лебедь. – Правда, я могу и ошибаться. Не забудь, что я говорил о нагрудных эмблемах Отряда.
– Помню.
Тобо выдернул кайло из дорожного покрытия. Земля снова содрогнулась, так же мягко, как в прошлый раз. Когда я подошла к мальчику, он удивленно смотрел вниз.
– Дрема, она сама себя лечит.
– Что-что?
– Когда я ударил, кайло проткнуло дорогу, как будто она… мягкая. А когда я вытащил кайло, дыра сразу затянулась.
– Полосу теперь видно лучше, – заметил Лебедь.
И верно. Может быть, причиной тому разгорающийся утренний свет?
Земля задрожала снова. Тональность голосов за моей спиной изменилась, теперь слышался страх пополам с изумлением. Я оглянулась.
Огромный гриб густой темной пыли, пронизываемый черными филигранными молниями, вырастал там, откуда мы пришли. Его наружная поверхность казалась твердой, хотя, по мере того как он поднимался, во все стороны разлетались темные ошметки.
Гоблин расхохотался так злобно и громко, что его, наверное, было слышно за много миль.
– Похоже, кое-кто получил мой прощальный подарочек. Надеюсь, на этот раз гадине по-настоящему больно.
Я стояла достаточно близко, чтобы услышать добавленное шепотом:
– Хорошо бы подарочек оказался для нее смертельным, но очень уж мало шансов.
– Ну, это точно.
– Я устроил так, чтобы она и на вторую ногу охромела.
– Сари, – сказала я, – тебе нужно кое-что сделать. Помнишь, Мурген рассказывал, как он постоянно обгонял остальных, когда шел здесь с Копьем? Тобо делает то же самое. Постарайся его придерживать.
Сари устало кивнула.
– Ладно, постараюсь, – ответила она апатично.
– Не надо его останавливать, просто не давай отрываться от остальных. Это может быть важным.
Я решила, что обязательно выкрою время и потолкую с ней по душам, как нередко бывало раньше. Ее что-то беспокоит, и не нужно это замалчивать, а нужно вытащить на свет божий, хорошенько рассмотреть, а потом выбросить, и подальше. Только так можно исцелить ее душу.
А эта душа нуждается в исцелении. Видно хотя бы по тому, что Сари во всем винит одну себя. Что-то ей мешает принять мир таким, каков он есть. Она все время сражалась с ним и… растратила силы. И теперь с каждым днем все больше похожа на свою мать.
– На поводок его посади в крайнем случае, – посоветовала я.
У Тобо засверкали глаза, но я ничего на это не сказала. И обратилась к спутникам с короткой речью, призывая тех, у кого есть отрядные эмблемы, приложить их к дороге в том месте, где ее продырявил мальчик. Чтения, которые я проводила в последнее время, затрагивали и тот том Анналов, в котором Мурген описывал свои приключения на этом плато. Никто не задавал вопросов и не отказывался. Колонна снова двинулась в путь, но теперь гораздо медленнее, поскольку люди принимали благословение, кроме тех, у кого не было эмблемы Отряда. Я стояла на месте и каждому подходившему говорила что-нибудь если не утешительное, то вдохновляющее. Сколько же, оказывается, нонкомбатантов присоединилось к Отряду, не только мужчин, но даже женщин и детей, – а я и недоглядела. Капитан будет в шоке.
Дядюшка Дой подошел последним, и это вызвало у меня смутное беспокойство. Один нюень бао замыкает шествие, другой возглавляет его, пусть даже он и полукровка… Но в Отряде смешанные браки давно норма. В этом многолюдье осталось только два человека, которые принадлежали к Отряду, когда тот пришел с севера. Гоблин и Одноглазый. Одноглазый, похоже, не жилец, и Гоблин рассудил очень мудро, решив научить Тобо всему, что знает и умеет, не дожидаясь, когда неотвратимое настигнет и его самого.
Я двинулась вдоль колонны вперед, желая увидеть что-нибудь новенькое в числе первых. Оглядывая людей, ни в ком не замечала особого энтузиазма. Казалось, все впали в тихое отчаяние. Плохой признак. Он говорит о том, что эйфория по поводу нашего маленького успеха закончилась. Большинство людей осознали, что превратились в изгоев.
Лебедь выразил это ощущение такими словами:
– Есть у нас на севере поговорка: «Со сковородки да на угли».
– Ты это к чему?
– Мы удрали от Душелов. И что теперь?
– Теперь будем шагать, пока не найдем наших братьев. А потом освободим их.
– Ты что, в самом деле такая простушка или притворяешься?
– Нет, не такая. Но надо бы объяснить людям, что все не так безнадежно, как кажется. – Убедившись, что нас никто не слышит, я добавила: – Я тоже ни в чем не уверена, Лебедь. Мои ноги идут этим путем, потому что встали на него и потому что нет у них высоких идеалов. Иногда, оглядываясь на свою жизнь, я жалею себя. Вот потратила десять лет с лишком, замышляя и совершая преступления, и спрашивается – ради чего? Чтобы выкопать старые кости, которые будут указывать, что мне делать.
– Покорись воле Ночи.
– Что?
– Так мог бы сказать Нарайян Сингх, верно? Был во времена моего прапрадедушки такой лозунг у приверженцев Госпожи. Они верили, что мир, процветание и безопасность возможны только тогда, когда вся власть будет сосредоточена в руках у человека, пригодного для такой задачи, человека волевого и справедливого. Так и вышло, по большому счету. На землях, которые покорились воле Ночи, особенно в центре империи, многие десятилетия царили мир и процветание. Мора и глада не бывало нигде. Война считалась диковиной, возможной где-то очень далеко от этих мест. Преступников преследовали с такой беспощадностью, что из них выжили только безумцы. Но постоянно возникали очень большие проблемы на границах. Каждый из подручных Госпожи, из тех, кого называли Десятью Взятыми, мечтал создать свою собственную малую империю, которая никогда бы не испытывала недостатка во внешних врагах. Ведь эти Взятые вовсю грызлись и друг с другом. Черт возьми, даже мир и процветание порождают вражду. Если ты делаешь все как надо и живешь хорошо, непременно найдется тот, кому захочется прибрать к рукам тобою нажитое.
– Никогда не думала, что ты у нас философ, Лебедь.
– Изучишь меня получше – поймешь, что я вообще чудо.
– Не сомневаюсь. Что ты пытаешься мне втолковать?
– Сам не знаю. Просто время убиваю, разминая челюсти. Беседа с другом сокращает путь. А может, хочу напомнить себе, что не стоит слишком огорчаться из-за капризов человеческой натуры. Все мои связи с прошлым разорваны, жизнь перевернулась с ног на голову, судьба отвесила мне пинка под зад, и я с завязанными глазами лечу в неведомое будущее. Тут поневоле станешь философом. Теперь я просто радуюсь каждому прожитому мгновению. Да, я покорился воле Ночи, какой смысл ни вкладывай в эти слова.
