Тихий голос Джейкоба, звучащее в нем сочувствие смягчили боль, дали Лиссе опору в беспомощном чувстве утраты, которое внезапно стало угрожать затопить ее и выжать еще больше унизительных слез.
— И он сказал: «Она безрассудно храбрая, как хищник, у нее разбитое сердце ангела и непобедимая душа женщины».
— Он всегда был сентиментальным поэтом.
— Да, он был поэтом.
Лисса отвернулась, и Джейкоб отложил платок в сторону и приступил к массажу суставов ее второй руки. Лисса смотрела на луну и свои розы, и его прикосновения успокаивали боль воспоминаний, заставляя ее думать о другом.
— Не выберете ли вы лак, миледи?
Она опять выбрала цвет бургундского вина. Джейкоб молча нанес основу. Она перенесла на него взгляд, отмечая мелкие шрамы, родинки, мельчайшие движения во время работы. Ловкость его крупных рук. И то, как лосины тесно обтягивают его чресла.
Лиссе нравился его живот, широкий, с квадратиками брюшных мышц и редкой порослью волос. Ей нравилось сознавать, что она может протянуть руку и потрогать его за любое место, какое захочет.
— Ты побеждал в поединках, сэр Бродяга?
Уголок его рта изогнулся. Джейкоб открыл
коробку со сверкающими пластинками из драгоценных камней. Рубины, алмазы, топазы, янтарь.
— Побеждал, миледи. И довольно часто.
— А проигрывал когда-нибудь?
— Любой может проиграть, если ему попадется более сильный противник. Но таких я, пожалуй, давно не встречал.
Лисса оценила такой ответ.
— То есть я нашла себе Ланцелота. Возможно, единственная, кто его может победить — это женщина.
Джейкоб усмехнулся.
— Я не претендую на то, чтобы быть исключением в этом отношении, миледи. Женщина легко может поставить меня на колени.
— Надеюсь на это. Но может ли она сделать, чтобы ты этого сам захотел?
Он даже не моргнул.
— Один ваш взгляд может заставить мужчину захотеть чего угодно.
Откинувшись на спинку кресла с улыбкой, она постучала по отделению коробки, где лежали белые алмазные чешуйки.
— Ты весьма сведущ в куртуазной любви.
— Это всего лишь способ защититься от женского ума, — глянув на нее искоса, он открыл сушилку для лака и поставил рядом, чтобы нанести следующий слой.
Лисса ничего не ответила, переключив внимание на розовый сад. Ее взгляд блуждал среди цветов, но сознание отмечало каждое из прикосновений Джейкоба, одновременно возбуждавших ее и успокаивающих.
Вам нужен постоянный чистый донор. Вам нужен…
Компаньон. Ты знал, что мне нужен компаньон. Некто, кто давал бы мне волю к жизни.
Она внезапно пожалела, что сожгла записку Томаса. Правда, до сих пор хранила ленточку от нее под подушкой. Сейчас ей захотелось взять ее.
— Миледи, — тихое обращение Джейкоба извлекло ее из катакомб воспоминаний.
Она очнулась с изумлением увидев, что прошел уже почти час. Когда она впала в задумчивость, ее правая рука лежала на подставке на столе. Теперь она покоилась на подлокотнике, а на столе была левая. Подставка и инструменты были убраны. Лисса посмотрела вниз и увидела ленточку, свисающую из-под ладони ее правой руки на подушку кресла.
— Когда…
— Я подумал, что вы захотите ее, потому что думали о нем, — пожал плечами Джейкоб. — Довольны ли вы маникюром, миледи?
На фоне винного лака он поместил перистую серебряную кисточку на трех длинных пальцах каждой руки и маленькую черную алмазную чешуйку на острие каждого ногтя.
— Простите, но я подумал, что черный алмаз на этом фоне вам понравится больше, чем белый. Вы так расслабились, что я не хотел вас беспокоить.
Ногти были совершенны. Женщина в ней была довольна и маникюром, и мастером, причем даже больше, чем ей хотелось бы. Теперь Джейкоб наклонился к ней, приблизил свои голубые глаза, прекрасный рот. Тело, созданное для удовольствий.
— Почему у тебя не было женщины, Джейкоб? — тихо спросила она. — Ты был женат?
— Нет, — он держал ее руку, как будто проверяя маникюр, но нажимал на безымянный палец, поглаживая мягкую кожу там, где носят кольцо. Она никогда не носила обручальное кольцо Рекса. Это был бы знак ее принадлежности ему, чего она не могла допустить. — Не знаю толком, почему. Были женщины, небезразличные мне. Я радовался их обществу. Но потом в какой-то момент понимал, что пришло время двигаться дальше. Я думаю, пару из них я даже любил, но это была не та любовь, которая заставила бы меня остаться с ними. Любовь… — И он замолчал, задумчиво приподняв плечо.
Несмотря на его тренировку на Ярмарке и в цирке в качестве актера, Лисса понимала, что он, как любой мужчина, не любит говорить о чувствах.
— Открой мне свое сердце, — пробормотала она.
Вампиры непростительно эгоистичны. Требуя полной откровенности от своих слуг, они делятся с ними сами, только когда этого невозможно избежать. Так уж повелось, и так было всегда.
По его виду она поняла, что та же мысль пришла в голову и ему, но после долгой задумчивой паузы он все-таки продолжил:
— Я всегда верил, что любовь — больше, чем просто чувство. Она может с этого начинаться, но потом становится чем-то гораздо большим.
— Боль и удовольствие настолько взаимосвязаны, что, пытаясь их разделить, можно сойти с ума, — добавила Лисса не сразу, подбирая слова. Как будто они уже разделили вторую метку. — Это альфа и омега, начало и конец.
— Создает все самые важные вопросы и отвечает на них. — Ироническая улыбка скривила его рот. — Вроде того, почему у меня нет женщины.
18
Лисса критически оглядела себя.
— Я очень надеюсь, что в молле никто не узнает меня, потому что если узнают, то я найду способ тебя унизить.
Он усмехнулся, выходя из ванной.
— С вашего позволения, миледи, я бы хотел украсить вас вот этим.
Он приоткрыл сложенное вдвое мокрое полотенце, чтобы показать ей временную татуировку: черную розу и шипы. Лисса видела этот рисунок в разных вариациях на поясницах молодых женщин в джинсах вроде тех, что были сейчас на ней. Синие, низко сидящие на ее стройных бедрах, со штанинами, порванными на стратегических местах и украшенными россыпью серебристых розочек под передними карманами. Лиссе это украшение показалось милым и необычным. К этим джинсам Джейкоб приготовил для Лиссы удобную, короткую, открывающую пупок вареную футболку, тоже в розовых разводах. На груди была картинка: несколько котят с нефритовыми, как у Лиссы, глазами, два из которых прыгали по ее бюсту, а третий дремал между ними, и внизу надпись: «Не все любят утро».
Она оценила юмор Джейкоба.
