– Моя мать убила моего отца, – Кира высказала то, о чем раньше боялась говорить. – Это была самозащита. Я тогда была маленькой. Он угрожал нам обеим и напал на маму с ножом. Она была сильно ранена.
Девушка провела пальцами по шее.
– В панике мама схватила бутылку и…
Кира не смогла сказать этого вслух. Мать ударила отца по голове. Так же как кто-то ударил Кэприс.
– У нее не было другого выбора.
– Это ужасно, – сказала Эйвери.
Кира окинула взглядом территорию школы. Солнце спряталось за желто-зелеными верхушками деревьев. Его свет сменился холодным порывом ветра.
– Всю свою жизнь я считала себя во всем виноватой, – продолжила девушка. – Я думала, он умер из-за меня. Потому что я ношу с собой это проклятие. – Голос Киры дрожал при этих словах. Слова, словно веревки, связывали горло.
– А потом я оказалась здесь и узнала, что мой отец был ирой.
Она взглянула на раны на руках.
– Отец оставил меня наедине со своими силами. Мы с матерью не виноваты в его смерти. Он сам себя убил. Отец один в этом виновен. И он оставил нас бороться с последствиями. Я знаю, на что способна салигия, потерявшая контроль над собой.
Тринадцать лет она носила глубоко внутри эти шрамы. Из-за них Кира не могла совладать со своими силами.
– Возможно, поэтому я была так уверена в том, что кто-то из нас мог убить Кэприс.
Осознание пришло к Кире лишь тогда, когда она высказала это вслух.
Девушка пришла в эту школу, чтобы стать лучше. Она желала стать частью всего этого, хотела вести нормальную жизнь. Но, вместо того чтобы вливаться в коллектив, Кира подозревала в одноклассниках лжецов и убийц. Нельзя ожидать, что люди примут тебя, когда сама осуждаешь каждого.
Как сказала миссис Киллингворт, иры ни с кем не уживаются. Кире очень подходило это описание. Она проецировала свои страхи и неуверенность на других, тем самым все больше от них отстраняясь. Возможно, Брук была права, когда ставила иру на место.
– Эллиот сказал, что медведь может адаптироваться. Я, судя по всему, нет.
– Не злись на себя, – сказала Эйвери.
– Я не злюсь.
– Кира, твои глаза сверкают красным, а руки сжаты в кулаки.
Ира посмотрела на свои руки. Костяшки остро выступали на поврежденной коже. Ладно, она злилась.
– Я сочувствую твоей истории с отцом. Правда, – сказала Эйвери. – Я понимаю, что все казалось тебе подозрительным. Эти ссоры и ложь. Мы все совершаем ошибки. Я считала, что желание что-то своровать осталось позади.
Она оглядела кольца на своих пальцах.
– Я рассказывала тебе про нож, который своровала для мамы. Думала, я ее этим порадую. Но когда она узнала, что вещь ворованная, то вышла из себя. Мама хотела, чтобы я раз и навсегда перестала воровать. Знаешь, что она сделала?
Кира покачала головой.
– Каждую субботу она отправляла меня в универмаг Хэрродс без денег и карточек, – рассказала Эйвери. – Не шучу. Я должна была обойти весь магазин, ничего не своровав.
Сначала все было нормально, – призналась Эйвери. – Когда меня впервые поймали за этим делом, было очень стыдно. Мне пришлось извиняться перед охранником универмага. Со мной это случалось дважды. Тогда я поняла, что делает со мной алчность. Я не хочу быть преступницей. Я хочу знать, что заслужила те или иные вещи.
Эйвери повернула кольцо на среднем пальце, чтобы камешек оказался посередине.
– А теперь я ворую вещи у своих друзей, – произнесла она со вздохом.
Все они были далеки от цели. И совершат еще много ошибок на своем пути к ней.
Кира была рада, что Эйвери стала ее подругой. Потому что она – первая подруга иры в жизни. Кира все-таки не совсем провалилась в своей попытке стать частью КШМ.
Теперь она знала, что остальные школьники невиновны. Девушке больше не придется их сторониться. Кроме Брук. С ней Кира точно не станет добровольно проводить время. И с Йеном тоже, если подумать. Виноватые или нет, оба были просто невыносимы.
Кира прикусила губу, вспомнив о Тэроне. Он оказался никак не связан с убийством Кэприс. Вдруг девушке стало стыдно, что она вообще думала об этом.
Но что насчет его многочисленных отношений? Кира все еще не знала, играл ли Тэрон с ней – или там действительно что-то было. Девушке нужно выяснить, что юноша на самом деле чувствует к ней.
Часть IV
Правда
Сорок семь
Миссис Венин выглянула из-за двери. Цепочка не позволяла двери открыться больше чем на несколько сантиметров.
– Миссис Венин, я бы хотел с вами поговорить, – сказал Эллиот, взглянув в карие глаза.
После нескольких безуспешных попыток и трех ночей в самой худшей гостинице Парсонс-Энда он все-таки смог застать мать Киры дома. Мужчина не сомневался: она работает за троих.
– Неинтересно, – миссис Венин хотела уж было закрыть дверь, но Эллиот поставил кончик зонтика между дверью и косяком.
– Речь идет о Кире.
Женщина перестала тянуть дверь.
– Я знаю, где она, – сказал он. Дверь медленно закрылась. Послышался звон дверной цепи.
Чуть позже они вдвоем заходили на кухню. Обстановка показалась Эллиоту столь же аскетичной, как и сама миссис Венин. Стены были окрашены в белый цвет. Украшением служили единственные часы в виде петуха. Мертвые пластиковые глаза петуха двигались то влево, то вправо – в такт секундной стрелке.
– Как у нее дела? С ней можно поговорить? – миссис Венин прислонилась к серванту, встав недалеко от подставки для ножей.
– Кира объявится, когда будет к этому готова.
– Где она?
– Я не могу раскрыть вам ее местоположение, – отозвался Эллиот на пороге. – Но у нее все хорошо. Кира там, где ее потребности отлично обслуживаются. Если вы понимаете, о чем я говорю.
Миссис Венин прищурилась.
– Боюсь, вы должны изъясняться понятнее.
Что-то в ее лице дрогнуло. Эллиот понял: женщина прекрасно понимала, о чем он говорит.
Искатель много раз наблюдал за женщиной издалека, однако только вблизи понял, какой молодой она была. Миссис Венин старше его не более чем на десять лет. Но мать Киры выглядела такой изнуренной, будто кто-то нажал на кнопку «вперед» в ее жизни.
Взгляд Эллиота упал на длинный шрам на шее женщины. Он располагался рядом с сонной артерией.
– Я понимаю, что вы хотите оставить прошлое позади, – сказал он. – Но глубокие порезы оставляют шрамы.
Миссис Венин провела рукой по большой линии на шее. Она схватилась за воротник пуловера.
