– Здравствуйте, – сказала она мне.
– Здравствуйте, – ответила я.
Женщина села в кресло, закинула ногу на ногу и посмотрела на меня вопросительно. Я молча смотрела на нее в ответ. Тогда она начала первой:
– Вы просили о помощи и хотели поговорить с живым собеседником. Я здесь для этого. Задавайте вопросы.
– Где я?
– Вы находитесь в Научно-исследовательском институте проблем иннервации живых организмов и Системного соответствия.
– Что?
Она повторила свои слова еще раз – совершенно спокойно.
– Почему у меня нет рейтинга? Почему на мне такие странные биочасы?
– Задавайте по одному вопросу, пожалуйста.
– Какой у меня сейчас рейтинг?
– Никакого.
– Как это понимать?
– Именно так, как я сказала.
– В какой зоне я нахожусь?
– Научно-исследовательские институты нашего типа не могут быть отнесены ни к одной из зон по формальному признаку.
– Что на мне за биочасы?
– Это не биочасы, а биоблок. Устройство для считывания ваших реакций, введения препаратов, забора анализов и минимальной коммутации с внешней средой.
– Почему меня не убили?
– Не понимаю вопроса.
Я рассказала ей, что произошло у меня с Вебером в женском секторе четвертого района зоны Е. Женщина в белом халате пожала плечами.
– Этот вопрос вне зоны моей компетенции.
– Что вы хотите со мной сделать?
– Ничего.
– Елки-палки! – взорвалась я. – Да вы можете говорить со мной нормально?! Или вы не человек?
– Пожалуйста, успокойтесь и задайте вопрос более корректно.
Я попыталась взять себя в руки и спросила ее тоном ниже.
– Вы точно человек?
– Да.
– Как долго я пробуду здесь?
– Длительность вашего пребывания в нашем институте пока не определена.
– Когда она будет определена?
– Как только экспертная группа составит относительно вас итоговое экспертное заключение.
– Какое?
– Итоговое.
Я еле сдержалась, чтобы снова не вспылить.
– Что именно вы исследуете во мне?
– Порог ваших реакций. Мы ищем критерий нетипичности.
– Чего?
– Нетипичности.
– Поясните, я не понимаю.
– Вы и не сможете понять, наш институт занимается передовыми научными исследованиями.
Вот стерва.
– Поясните так, чтобы я поняла.
– Хорошо, – неожиданно согласилась она. – Если совсем примитивно: мы выясняем, являются ли ваши отклонения частью статистической погрешности или это признак фундаментального Системного несоответствия.
– У меня что, есть отклонения?
Вот тут в первый раз она выдала в себе живого человека, посмотрев на меня удивленно, но тут же справилась с собой.
– Да.
– Какие?
– Их несколько, но главных два: критически понижен инстинкт самосохранения и критически повышена резистентность к базовым системным установкам, в том числе медикаментозным.
Я молча пыталась это усвоить.
– Думаю, на сегодня достаточно, – она поднялась и собралась выйти.
– Подождите! Вы сказали, что ищете ответ на вопрос, что со мной происходит: статистическая погрешность или фундаментальное несоответствие, так?
– Да.
– Что будет со мной после того, как вы на этот вопрос ответите?
– Это будет решать Системная комиссия.
– А конкретнее? Что бывает с такими, как я?
– Таких, как вы, у нас еще не было.
Она ушла, оставив меня в глубокой задумчивости.
«Обедать будете?» – вежливо пиликнули биочасы, то есть, пардон, биоблок. Что ж, можно и пообедать.
Обед мне привезла на столике полная приятная кудрявая лаборантка. Насколько моя первая посетительница была сделана из льда и стали, настолько же вторая состояла из уюта и улыбок.
– Давайте, давайте, присядем в постельке поудобнее, вот так вот, – приговаривала она, помогая мне сесть в кровати и поправляя у меня за спиной подушку. – Раз уж вы пробудете у нас некоторое время, надо устроиться как можно лучше… Любите гусиный паштет?
Она мне сразу очень понравилась. К сожалению, ни на один из интересующих меня вопросов Рузанна, так ее звали, не отвечала – прямо извиняясь за то, что говорить со мной о многом не имеет права. В зону ее компетенции входила кормежка и хозяйство. Так что мы обсуждали гусиный паштет, – и он, кстати, того заслуживал. Еда вообще была первоклассной. Не помню, чтобы мы с Тимом ели такое даже в самых дорогих ресторанах.
За первую же неделю пребывания в своей странной палате-люкс я прибавила три килограмма – в чем лично смогла убедиться, когда с помощью Рузанны отыскала в сияющей ванной напольные весы.
– Ну как хорошо, ну как славно, вот вы и поправляетесь!
– Много здесь таких, как я? – попытала я снова счастья, но Рузанна, как обычно, смущенно улыбнулась и покачала головой.
– Ларочка, милая, даже и не пытайте меня. У меня инструкция…
Заботились они обо мне хорошо, ничего не могу сказать, и очень много обо мне знали. Может быть, они знали обо мне все.
Электронная книга на прикроватном столике содержала исключительно мои любимые произведения и несколько новых, которые я давно хотела прочитать. Подборку фильмов на потолке (да, забыла сказать, потолок в моей палате был огромной интерактивной панелью и мог менять угол наклона) составили таким образом, что выбрать фильм, который мог испортить мне настроение, было просто невозможно. Когда мне становилось совсем уж скучно, свет в палате затемнялся, потолок сливался со стенами, и я оказывалась внутри огромного кинозала, который носил меня то по джунглям и прериям, то погружал в морские глубины, то возносил в космос. Когда веки начинали слипаться, свет в палате медленно гас, откуда-то начинал неназойливо нагнетаться озон, и я засыпала. Я отдыхала, чувствовала, что крепну физически, и чем больше крепла, тем больше меня мучил вопрос – а что дальше?
Я тщательно исследовала свою камеру-палату и поняла, что изнутри она не открывается. Открывается только дверь в ванную с туалетом. Фальшивое окно, оно же дверь, изнутри было совершенно герметичным, я даже не могла нащупать стык, по которому соединялись створки. Сбежать отсюда было нельзя. Значит, надо как-то договариваться. Но для этого хотелось бы понять, чего же они от меня хотят – а они ведь явно чего-то хотели. Чего-то, совершенно мне не ясного.
