— Я был первым. Я открыл эту тайну во время своих путешествий, и…
— Так значит, то, что о вас говорят, правда! — взорвался Никколо. — Вы убийцы! Еретики! Вы прокляты!
Полидори покачал головой.
— Я же тебе говорил, что он этого не поймет. Он не такой, как мы. Ему среди нас не место.
Вздохнув, Байрон выпрямился.
— Это так, Никколо? Ты действительно погряз во всех этих суевериях, сейчас, когда настают новые времена?
Упрек ранил Вивиани. Не спуская с оборотня глаз, он медленно поднялся. Одежда вся промокла, руки дрожали, но голос звучал твердо.
— Как это может быть проявлением природы? Люди, которые превращаются в волков?
Байрон улыбнулся, будто Никколо пошутил, а Полидори поджал губы.
— Мир полон чудес. Природа сильнее всего, что мы себе можем только представить. И сами мы дети природы, ее искра горит во мне. Я научился раздувать эту искру и хочу пробудить эту силу в тебе. Я чувствую, что ты на это способен, — лорд протянул ему руку. — Доверься мне.
Его глаза горели звериным пламенем, это были глаза волка, но Вивиани чувствовал, что он не врет. Голос Байрона завораживал его. Недолго думая, он ухватился за руку лорда.
Улыбка Байрона стала шире, и Никколо показалось, что он свернул на перекрестке, выбрал новый путь, и дороги назад больше нет.
22
Коппе, 1816 год
Никколо ходил по комнате туда-сюда. Он вернулся на виллу Лиотаров только под утро и до сих пор не мог успокоиться. Мысли ускользали, не успевая появляться, но юноша не мог позволить себе отдохнуть. Руки сами собой тянулись к лицу, терли щеки и глаза, и Никколо чувствовал, как дрожат его пальцы. Он не знал, что ему делать, а самое худшее, он понимал, что разгадка у него под самым носом, вот только дотянуться до нее не мог, словно собственный разум отказывался ему подчиняться.
В его голове все время звучали слова Байрона, и временами казалось, что он видит в комнате Шелли — вернее, уже не Шелли, а дикого зверя, волка с человеческими глазами.
Вивиани готов был поверить в то, что события прошлой ночи были лишь мороком, да и когда он думал об этом при свете дня, то казалось, что иначе и быть не может. Морок, галлюцинации, вызванные спиртным и опиумом.
Но воспоминания были реальны, не мог он все это выдумать: Байрон, голый, взмокший от пота, склонившийся над ним с улыбкой, игравшей, должно быть, на губах Люцифера, когда тот отрекся от Бога. Вот она, разгадка: это насмешка над природой, противление Богу, ведовство, дело рук дьявола. Но не все было так просто. Обещания Байрона, его влияние на Никколо… Искушение не хотело отступать.
«Что со мной происходит? Мне следовало бежать прочь, а я не могу перестать думать о них». Вивиани медленно откинул локон со лба и замер, узнав в этом жесте Байрона, которому он бессознательно подражал. «Он впился клыками в мою душу». И вновь его мысли вернулись к дьявольскому проявлению, свидетелем чего он стал. Видимо, именно так действовал Антихрист, нашептывая Иисусу сладкие обещания в пустыне: «Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому хочу, даю ее»
[32]
, как сказано в Евангелии от Луки.
Они не говорили о власти, но возможность ее обретения была очевидной. «И как нравился себе Байрон в роли искусителя! И все же…»
Дальше Никколо думать не решался. Его бросало то в жар, то в холод, пространство комнаты угнетало юношу, словно он находился в клетке.
Когда дверь распахнулась, Вивиани было подумал, что сейчас сюда войдет Байрон и потребует, чтобы Никколо сказал ему о своем решении, но на самом деле это была Валентина. Девушка вновь ворвалась без стука. Распущенные волосы разметались по плечам, и, судя по всему, она лишь успела одеться и сразу же прибежала в его комнату. Валентина уже открыла рот, собираясь что-то сказать, но тут увидела, в каком Никколо состоянии.
— Что с тобой случилось? Ты ужасно выглядишь! — наконец нашлась она.
Юноша опустил глаза. Большую часть промокшей одежды он снял, но вид у него все равно был неопрятный, сложно было даже предположить, как выглядело его лицо после ночной пробежки по лесу. Костюм был окончательно испорчен: ткань порвалась и пошла пятнами. Внешний вид Никколо отражал его внутреннее состояние растерянности и смятения.
— Я был в лесу… заблудился, — слабым голосом проговорил он.
— Ты бледный как смерть. И у тебя порез на лице.
Вивиани провел ладонью по щеке, но боли не почувствовал.
Подойдя к нему, девушка коснулась лба над левой бровью. От этого прикосновения Никколо на мгновение успокоился — сейчас только Валентина была властна над его мыслями.
— Нужно промыть порез. И ты должен принять ванну и переодеться.
— Наверное, я ударился о ветку, — пробормотал Вивиани.
— О ветку? — Девушка отступила на шаг. — Да ты себя в зеркале видел, Никколо? У тебя очень измученный вид. И дело тут вовсе не в какой-то ветке!
— Было темно, а я заблудился в лесу, я же тебе сказал.
— С тобой все в порядке? — Валентина смерила его пристальным взглядом. — Мне кажется, ты чем-то расстроен.
Да, Валентина весьма удачно подметила его настроение, но Никколо не мог объяснить ей причину своего состояния.
— Не спалось, — признался он, не договаривая правды.
Девушка вышла из комнаты и вскоре вернулась с тряпкой и бутылочкой медицинского спирта.
— Пожалуйста, переоденься, прежде чем спустишься вниз, — холодно сказала она, промывая рану. — Ты напугаешь моих родителей до смерти, если предстанешь перед ними в таком виде.
Внезапно Никколо почувствовал, что чудовищно устал. Сейчас Валентина была нужна ему, как никогда раньше, но он обидел ее, позволил ей отдалиться. Он нащупал в кармане листок со стихотворением, которое они вместе с Шелли и Байроном написали для Валентины. Стих был простым и изящным, в этом не было никаких сомнений. Неужели та ночь была совсем недавно? Что с ним случилось? Или Валентина — это еще не все, что ему нужно от жизни?
Не раздумывая, Вивиани поддался охватившему его желанию прикоснуться к ней. Подняв руки, он притянул девушку к себе и прижался щекой к ее мягким волосам. Сейчас он наслаждался всепоглощающим чувством близости.
Сперва Валентина окаменела, но тут же прижалась к нему сама. Она подняла голову и заглянула ему в глаза, и тогда их губы слились в поцелуе. Никколо не знал, длился ли этот поцелуй мгновение или целую вечность. Все остальное не имело значения, ведь Валентина наконец-то, наконец-то была в его объятьях. Юноша провел ладонью по нежной ткани ее платья и обхватил руками ее талию, чувствуя, как щекочут кожу ее волосы. Ее пальцы ласкали его шею.
