За новым назначением улетел в Москву Костюков. Улетел тихо, впрочем, так же, как за спиной Солонецкого устраивал это своё новое назначение на строительство дальневосточной электростанции. Когда пришёл запрос из министерства, начальник главка позвонил Солонецкому:
– Не возражаешь против перевода своего заместителя? – спросил он.
– Не возражаю, – коротко ответил Солонецкий.
– Спихнул и доволен, – констатировал начальник главка. – Ну и кого ты прочишь в замы?
Солонецкий помедлил, поняв этот дипломатичный вопрос Киреева, и ответил так, как должен был ответить:
– Пока не вижу.
– Добро, подумаем…
В пятницу в посёлке появился Аввакум.
В малице, шапке с длинными ушами-завязками, с широкими лыжами на плече, он подошёл к управлению строительства в окружении толпы галдящих мальчишек, когда Солонецкий собирался ехать в котлован. Блестя замёрзшими на бороде сосульками, широко улыбаясь, крепко пожал руку Солонецкому.
– Ну, чистый абориген, – почему-то чувствуя неловкость, хлопнул его по плечу Солонецкий. – Ни дать ни взять – герой Джека Лондона… Надолго?
– Мука кончилась.
– Ты вот что, – сказал Солонецкий. – Устраивай свои дела и вечерком ко мне. Только обязательно, я буду ждать.
Аввакум кивнул:
– Зайду.
…По дороге Солонецкий вспомнил зимовьё, пургу, отрезавшую их от мира, и, казалось, канувший в прошлое спор. Сейчас его тогдашний страх и согласие с некоторыми словами Аввакума казались нелепыми. Жизнь клокотала вокруг страстями, воздвигалась делами, определялась борьбой, и ему было жалко Аввакума, не понимающего этого.
– Как самочувствие? – неожиданно спросил Расторгуев.
– С чего ты вдруг?
– Да вот жена интересуется, говорит, весна – период опасный…
– Кому как, мне, наоборот, весна на пользу.
Расторгуев помолчал, но не осилил любопытства, спросил:
– Юрий Иванович, а чего вы с этим чудаком разговариваете?
– То есть как? – не понял Солонецкий.
– Ну, здоровкаетесь с ним, знаетесь… Он же трутень.
– Разве?.. Да нет вроде. Ведь сам себя кормит, человек интересный.
– Не, – покачал головой шофер. – Интересный – это не аргумент. У меня сосед от водки сгорел, тоже интересный был…
Солонецкий хмыкнул.
– У твоего соседа интерес был примитивный, на уровне обезьяны, а у Аввакума – на уровне бога.
– А-а… – протянул Расторгуев. – Верующий, значит. Тут уж, конечно, не исправишь. С детства надо было, в школе…
Он удовлетворил любопытство, сделал свои выводы, и Солонецкий не стал его разубеждать, тем более, впереди показалось здание управления основных сооружений.
В котловане Солонецкий пробыл до обеда.
Пообедал с Туровым в рабочей столовой. Поворчав для порядка на его несговорчивость, посетовал на ещё неизвестного, но уже явно не ахти зама, которого главк скоро пришлёт на место Костюкова. Прощаясь, сказал:
– Забирай вечером всех своих, вместе с внуками, и приходи сегодня в гости.
– Праздник какой? – спросил тот.
– Праздник. Людей хороших жду.
– Зайдём, – принял приглашение Туров. – Полина письмо получила…
– Что пишет? – помедлив, спросил Солонецкий, не называя имя жены.
– Спрашивает, как у тебя дела, здоров ли.
Солонецкий представил, как жена писала письмо – аккуратно выводя буквы, обдумывая каждое слово. Она всегда ругала его за непонятный почерк, в котором, как она считала, виноваты лень и неуважение к адресату. Она любила писать и получать письма, но им писали редко. Сразу после института связи с сокурсниками, друзьями и подругами как-то ещё поддерживались, но с каждым годом у него всё меньше и меньше оставалось времени на неважные, второстепенные, как ему казалось, дела, и скоро канули в безвестность многие из тех, кого когда-то он считал близкими ему людьми. Порой ему остро хотелось увидеть их, прикоснуться памятью к ушедшей молодости, но обступали дела…
После обеда Солонецкий осмотрел перемычку, заглянул на водомерный пост, поинтересовался, каким ожидается паводок.
Вернулся в управление строительства он удовлетворённый, заряженный радостью, что увидел много нового на всех участках. И теперь нелепым ему казалось противостояние, возникшее прежде у них с Кузьминым. Правда, другим вернулся и Кузьмин. Он, словно змея кожу, сбросил юношеский максимализм и за новое брался без прежней торопливости. Но если брался, то уверенно доводил до конца. И Солонецкий теперь неизменно поддерживал главного инженера.
Из кабинета позвонил Ольге Павловне, предупредил, что вечером будут гости.
– Не возражаешь, Оленька? Только ради бога, не затевай там ничего…
– А по какому поводу, если не секрет? – поинтересовалась она.
– Повод? Сегодня – вечер единомышленников.
– Вот как? Тогда действительно не стоит заботиться о пище физической…
– Ты недовольна мной?
– Не говори глупостей, Юра.
Пока Расторгуев ездил за продуктами, Солонецкий зашёл к Кузьмину. Тот обещал вечером прийти.
…Дома Солонецкий застал Аввакума.
– Гость пришёл, а хозяина всё нет и нет, – встретил его тот.
Солонецкий глянул на часы.
– По пути на телевышку заскочил, – стал оправдываться он, но Ольга Павловна перебила:
– Ничего, мы не скучали.
– Вот и правильно. – Солонецкий разделся, занёс на кухню продукты.
Пока Ольга Павловна хлопотала на кухне, они с Аввакумом сервировали стол, говоря о пустяках.
Первым пришёл Кузьмин.
Краснея, протянул Ольге Павловне, вышедшей его встречать, коробку конфет:
– Это вам.
– Мои любимые! – искренне удивилась она. – Как вы угадали?
– Наверное, случайно…
Она многозначительно посмотрела на Солонецкого:
– Спасибо.
Солонецкий ревниво поджал губы, удивленно произнёс:
– Ну-ну…
И тут же, боясь сказать что-либо невпопад, перевёл разговор:
– А теперь, Геннадий Макарович, я хочу вас познакомить с личностью легендарной. – Повернулся в сторону Аввакума. – Алексей Сергеевич Новиков, иначе – Аввакум. Тот самый отшельник из Путоран. А это…
– Я догадался, – Аввакум пожал протянутую руку Кузьмина.
– Вот и прекрасно…
Громко оббив на крыльце снег, вошёл Туров.
– А твои где? – спросил Солонецкий.
