А наша нежная бестия уносит милого в безлюдное место, где скалы, ноздреватые свидетели древних извержений, торчат из бирюзовой воды. Она выпускает его из прозрачного домика, увеличивает, они уплывают далеко в море и там, на просторе, любят друг друга, захлёбываясь счастьем и солёными волнами. Впрочем, делают они это и в своём номере, благо Черевком подолгу дремлет в шезлонге у бассейна. Но однажды Константин Фёдорович, перебрав дармового виски и перегревшись на солнце, запылал супружеским долгом, ввалился в номер и буквально набросился на жену. Юлька едва успела сунуть под подушку своего крошечного любовника, прыгавшего на её упругой груди, как на батуте. Бедняжка отбивалась отчаянно, но силы были неравны. Тогда Кирилл, ослеплённый ревностью, схватил иголку и как копьё вонзил в жирный волосатый зад соперника. Тот взвизгнул, решив, будто его ужалил скорпион, обычная сволочь в жарких странах, и умер от разрыва сердца. Юлия вернулась в Москву, везя мужа в цинковом гробу, а любовника… Нет, пусть лучше он впадёт в кому – так гуманнее.
Вот Юлия и Кирилл снова в Москве. Муж в реанимации. Они остались одни в квартире и живут насыщенной жизнью начинающей семейной пары, даже иногда ссорятся из-за того, кому после ужина мыть посуду. Выходя из дома, чтобы погулять в Аптекарском огороде, Юлия уменьшает любимого и, только убедившись, что вокруг никого, выпускает побегать по травке, которая ему кажется густым бамбуковым лесом. Но художник скучает без кистей и упрашивает отнести его на Покровку, в мастерскую, к мольберту, к сладостным запахам льняного масла и растворителей, к своим пастелям. Там, увеличенный, он заставляет возлюбленную раздеться донага и страстно рисует её загорелое тело, не щадя крошащихся разноцветных мелков. И вот на грубой бумаге возникает ещё одна Юлия, прекрасная и желанная…
Влюблённые даже не подозревают, какие страсти кипели вокруг дворницкой-мастерской, пока они нежились в Бельдиби. Коварный Черевков, как мы помним, отдал мастерскую кавказцам под хинкальную. Те сразу принялись там варить вместо хинкали гексоген. За этим делом их и застали люди Стрюцкого, решив устроить в мастерской засаду. Они постреляли кавказцев, вывезли и сожгли трупы в дружественном крематории, сами установили в помещении скрытую камеру и стали ждать…
Однажды Стрюцкий пришёл утром на работу и видит: подчинённые сгрудились у монитора и похотливо ржут, глядя оперативную запись. Пока тупые костоломы обсуждали женскую оснастку нашей Юлии, бывший – гэрэушник, отдав ей должное, обратил внимание на другое обстоятельство: камера зафиксировала, что в мастерскую мадам Черевкова вошла одна, но затем, порывшись в сумочке, вынула что-то из косметички…
– Увеличить изображение! – рявкнул Стрюцкий. – Ага, но-шпа!
Экран показал, как Юлия присела на корточки и открыла цилиндрик, словно выпуская на пол пленное насекомое. Через минуту в мастерской ниоткуда, буквально из воздуха, возник Кирилл собственной персоной. Порисовав свою обнажённую натурщицу с перерывами на объятия, художник исчез также внезапно, как и появился. Стрюцкий хотел сразу отправить на Покровку своих громил, но потом передумал и навёл справки о Юлии. Факты ошеломили: она оказалась внучкой того самого генерала, который в ГРУ курировал проект «Лилипутин форте». А тут как раз пришла важная информация от Снарка – и всё совпало. Теперь понятно, почему Подрамников появлялся из ничего и исчезал никуда. Оставалось следить и ждать…
11. Катастрофа
Через неделю Юля отправилась в дом ветеранов невидимого фронта к дедушке и нашла его в липовой аллее: Степан Митрофанович прогуливался с Артуром Артуровичем, обсуждая, как могла бы сложиться мировая история, окажись Гитлер юдофилом. Увидав внучку, старик обрадовался, но, выслушав, помрачнел: она просила ещё чуть-чуть чудесного препарата. Влюблённая женщина буквально расточала «лилипутин форте», постоянно нуждаясь в натуральной величине своего суженого.
Опытный нелегал был недоволен. Во-первых, как всякий советский человек, он не привык разбазаривать казённое добро. Во-вторых, каждый поход к схрону таил в себе опасность. Американцы давно ищут препарат и следят. Но, желая счастья внучке, Степан Митрофанович неохотно пообещал, однако взял с неё слово быть скромней в желаниях. Наутро с первыми лучами солнца генерал встал, сделал зарядку, а на «рыбалку» с сапёрной лопаткой отправился, когда небо затянуло тучами, опасаясь спутникового слежения. Тщетная предосторожность: не успел бывалый разведчик вынуть контейнер из прибрежного тайника, как его окружили. Старый боец мужественно и метко отстреливался, но силы были неравны, он успел по мобильнику предупредить Юлю об опасности, затем, истекая кровью, разбил рукояткой ТТ ампулы и высыпал препарат в мутные подмосковные воды. Долго ещё потом окрестные рыболовы таскали из Переплюйки окуней размером с тунца и вьюнов длиной с анаконду. Последний патрон мужественный гэрэушник оставил себе.
Нет, такая концовка мне не нравится. Сделаем по-другому…
…Возле элитного дома с окнами на Аптекарский огород слышны визг тормозов, топот и крики. Бережно прижимая любовника ладонью к груди, Юля с балкона смотрит вниз: там вереница джипов. Десятки вооружённых костоломов окружают дом. Она испугана, но, будучи достойной внучкой нелегала, берёт себя в руки, глотает таблетку, а оставшийся «лилипутин форте», перегнувшись через ограду лоджии, вытряхивает из пробирок на землю. Белёсое облачко достигает газона, серый прогулочный дог, заинтересовавшись упавшими сверху пилюльками, исчезает бесследно, и хозяин с ужасом пялится на опустевший ошейник. Железная дверь падает под страшными ударами. Ворвавшиеся громилы хватают за грудки перепуганного Черевкова:
– Где они?
– Кто-о…
– Она!
Забыл сказать, что Константин Фёдорович вышел из комы и поправляется на домашнем режиме, иногда его проведывает Гузель.
– Там! – добровольно сдаёт жену трусливый супруг.
Но лоджия пуста, как голова потомственного либерала. Костоломы находят только надушенное женское бельё да пустой цилиндрик из-под но-шпы. Стрюцкий задумчиво вертит в пальцах круглую крышечку с маленькими отверстиями для воздуха и с интересом рассматривает ажурные трусики-стринги.
– Искать!
Вооружившись лупами, все ползают по квартире, обследуя каждый сантиметр. Тщетно. Никого.
– Где-е они?! – орёт Стрюцкий так громко, что надуваются вены на его шее и чернеет лицо.
Когда-то он служил в Пятом управлении КГБ и также кричал во время допроса на машинистку, тайно перепечатавшую роман Солженицына. Придя с Лубянки домой, бедняжка повесилась от потрясения. Черевков, не дожидаясь, когда его начнут бить, добровольно выдал бриллианты, спрятанные в малахитовом унитазе с двойным дном. Тут раздаётся звонок в дверь.
– Т-с-с! – Стрюцкий прикладывает палец к губам. – Открыть!
Входит Гузель с фруктами и молочными продуктами. Она видит перепуганного Константина Фёдоровича, здоровенных незнакомцев с лупами и груду бриллиантов.
– Дебил, – кричит азиатка в истерике, выдавая всю свою кочевую суть, – говорила же тебе: у меня надёжнее будет! – И лупит опешившего любовника по щекам.
