– Я слышала, Веронику Борису сосватала его мать, – сказала Алина, давая понять, что тоже в курсе личной жизни Гришина, пускай и не в такой степени, как Нина Афанасьевна, но все же.
– Сосватала, – вздохнула та, – но знакома с ней лично не была. Я общалась с Антониной Захаровной, иногда она захаживала к сыну на работу. Чайком угощу ее, поболтаем немного. У нее, конечно, все разговоры были о Борисе. Очень она им гордилась. Так вот, Вероника приехала из Кривого Рога. С ее матерью Антонина Захаровна познакомилась в санатории. Естественно, та расписала дочь с лучшей стороны: красивая, образованная, воспитанная, старших уважает, родителей любит. Вот только с личной жизнью у девушки не ладится, слишком планка претензий завышена. Когда ее спрашивают: «Почему одна?» – отвечает: «Не встречаться же с абы кем?» Вот так мамы и решили судьбу своих детей. Как говорится, у вас товар – у нас купец. Борису уже тридцать, а он до сих пор не женат и жениться не собирается. Антонина Захаровна взяла и пригласила приятельницу с дочерью к себе в гости. Вероника ей понравилась: красавица, с матерью не спорит, на стол собирает, посуду моет, в магазин бегает, с Бориса глаз не сводит. Да о такой невестке можно мечтать, – почему-то с горечью сказала Нина Афанасьевна и уткнулась глазами в пустую чашку, потом взяла ее в руки и стала поворачивать, как будто хотела лучше рассмотреть рисунок, оставленный кофейной гущей.
– Вы так говорите, словно в какой-то момент все изменилось, – подтолкнула я даму к откровенности, не дожидаясь, что ей подскажет гадание на кофейной гуще.
– Не совсем так. Понимаете, Борис Иванович был очень порядочным человеком, его родители прожили в счастливом браке тридцать лет. Воспитанный в лучших традициях, он не мог себе позволить… – Нина Афанасьевна снова замолчала, очевидно, борясь с собой – надо ли посторонним людям рассказывать о семейном конфликте, который долгие годы тлел в семье ее шефа, или все же стоит смолчать?
– Чего он не мог себе позволить? – вскинула брови Алина, не понимая, чего может не хватать здоровому мужчине при деньгах.
– Любовницу, вот кого! – выпалила Нина Афанасьевна.
– Любовницу не мог себе позволить? При таких-то деньгах? Чего греха таить, сейчас практически все состоятельные мужчины имеют по нескольку любовниц. Возьмешь в руки газету, прочитаешь, сколько в месяц получает та или иная шустрая дамочка, голова кругом идет. Мне за эти деньги год надо вкалывать. Но если денег у Гришина было хоть отбавляй…. Он что, по состоянию здоровья не потянул бы двух женщин? – выплеснула свою догадку Алина и, спохватившись, зажала рот рукой. – Неужели он был импотентом? Ну да, конечно, он йогой стресс снимал.
– Ну каким импотентом?! – приглушенно воскликнула секретарша. – Нормальный он мужик был, нормальный. Речь идет о моральном аспекте! А йогой он действительно стресс снимал, только по другой причине – неудовлетворения в браке. Несчастливый у них с Вероникой брак был. Ледышкой она оказалась. Ну вы меня понимаете? – на лице Нины Афанасьевны проступили малиновые пятна. Ей неловко было обсуждать эту тему с нами, но раз уж сказала А, надо говорить и Б.
– Борис Иванович делился с вами интимными подробностями своей семейной жизни? – не обращая внимания на реакцию Нины Афанасьевны, спросила я.
– Конечно же, нет! За кого вы его и меня принимаете?! А узнала я о проблеме шефа от одной женщины, совершенно случайно. Примерно полгода назад к нам пришла новая переводчица, Людмила Дегтярева, – очень эффектная дама.
Алина нащупала под столом мою ногу и больно на нее наступила – вот так удача! Нам даже спрашивать о Дегтяревой не пришлось, Нина Афанасьевна сама о ней заговорила.
– Глаза – во! Губы – во! Волосы – во! – свои слова наша рассказчица сопровождала жестами, по которым выходило, что глаза у Людмилы Дегтяревой были размером с автомобильные фары, а губы как на африканских масках, несоизмеримо большие и выпуклые. – Через некоторое время по фирме поползли слухи, что новая переводчица – старая подруга нашего шефа. Когда-то в студенческие годы у них был роман, но что-то помешало влюбленным пожениться, и Людмила укатила на целое десятилетие в Америку, то ли замуж, то ли язык изучать. А потом неожиданно вернулась. Уж не к Борису ли? Такая женщина, такая женщина! Перед такой устоять трудно. Вероника тоже не замухрышка, но эта… Все наши сотрудники приглядывались к Дегтяревой и Гришину. Ставки делали: уйдет Гришин из семьи или нет. Но Борис Иванович сохранял внешнее спокойствие и повода для сплетен не давал, пока не попросил пригласить к нему в кабинет Дегтяреву. Я что? Мне сказали, я сделала. Позвонила по телефону, вызвала Дегтяреву. Та пришла, как всегда эффектная, как салют на День Победы – яркая, праздничная. Каблучки цокают, шлейф французских духов тянется. Бросила мне небрежно: «Борис Иванович у себя?» – и, не дожидаясь моего ответа, вплыла в кабинет шефа. «Да, Боренька? Вызывал?» – услышала я из-за двери игривый голос Дегтяревой. «Заходи, Людмила», – сдавленным голосом ответил Борис. «Ну и что ты решил?»
Гришин молчал. Как я хотела посмотреть в тот момент на шефа, но у нас такие замки, что в замочную скважину ничего не разглядишь. Оставалось только слушать под дверью в надежде на то, что в приемную никто не войдет. «Нет, Людмила, я не могу. Нельзя дважды войти в одну реку», – наконец выдавил он из себя. «Но почему?! Я же вижу, что ты несчастен». – «Это тебя не касается. Скажи лучше, ты принесла, что обещала?» – «Воля твоя, – обиженно отозвалась Дегтярева. – Держи, здесь телефон, адрес. Может, и поможет. Говорят, специалист очень даже хороший. Все хвалят».
Я едва успела отбежать от двери и сесть за свое рабочее место. Через секунду из кабинета вылетела Людмила. Вид у нее был как у тигрицы, у которой соперница отбила самца. Не обращая внимания на меня, она пронеслась тайфуном мимо, толкнула дверь и пулей вылетела в коридор. Я для приличия подождала несколько минут, собрала бумаги на подпись и постучала в кабинет. Борис с отрешенным взглядом уставился в одну точку перед собой. «Борис Иванович, подпишите, пожалуйста, документы», – окликнула я его. Казалось, он меня не слышит, даже не пошевелился. Я откашлялась и подошла вплотную к столу. «Борис Иванович, что с вами? У вас проблемы?» Он вздрогнул, как будто я вошла не в дверь, а материализовалась из воздуха. «А? Какие проблемы? – спросил он и быстро схватил со стола бумажку, которую тотчас стал нервно скручивать в трубочку, словно нестерпимо хотел курить и за неимением сигарет торопился набить ее табаком. – Нет у меня никаких проблем». – «Да? Но вы так выглядите», – неуверенно начала я. Борис меня оборвал на полуслове: «Давайте бумаги, я подпишу». Потом, видно почувствовав, что слишком резко повел себя, сказал: «Вероника больна». «Серьезно?» – проявила я участие. «Нет, идите, работайте».
– Значит, он вам не сказал, чем больна Вероника?
– Нет, – мотнула головой Нина Афанасьевна. – Но в тот же день, в разгар рабочего дня я пришла сюда, в буфет – кофе выпить, – и за дальним столиком увидела Дегтяреву. Она сидела в одиночестве, потягивая из трубочки молочный коктейль. «Можно?» – спросила я, подсаживаясь. Она лишь пожала плечами, мол, садитесь. «Люда, прости меня, что вмешиваюсь, но Борис мне не чужой человек. После твоего ухода он сам не свой. Что между вами произошло?» Она подняла на меня глаза. Сколько в них было злости! Я думала, она мне в лицо бросит, мол, какое твое дело, старая карга, но она, быстро придя в себя и, очевидно, решив, что с секретаршей шефа связываться себе дороже, с напускным равнодушием сказала: «Да ничего особенного. Коллектив может гордиться своим морально устойчивым шефом. Бортанул он меня, Нина Афанасьевна. Отверг. На дверь указал».
