Мое студенчество выпало на конец шестидесятых годов: «Биттлз», французское кино, Брижит Бордо. Ощущение взрослой жизни со скидкой на детство. У Севы ничего подобного не было. Какая взрослая жизнь в четырнадцать лет? А детство мы у него отобрали. Самое страшное наступило, когда он влюбился в свою сокурсницу. Как она могла отреагировать на ухаживания мальчишки, которому по виду можно было дать не больше двенадцати? Увы, она ему отказала в очень грубой и насмешливой форме. Первая влюбленность, юношеский максимализм – одно наложилось на другое. Без любимой девушки и жить незачем. Севу мы едва откачали. Он напился таблеток, которые принимал отец. Я сама покупала эти таблетки. Упаковку положила мужу на тумбочку. Через два часа, когда настало время приема, Аркадий не нашел лекарство. Но я же покупала! Начали искать. Нашли пустой пузырек в мусорном ведре. Бросились к Севе, а он уже в состоянии, близком к коме. Едва успели его откачать. Что было потом, не передать словами. Он плакал, упрекал в том, что мы ему жизнь испортили. Трудно он выходил из этого состояния. Ох как трудно. Мы его и успокаивали, и взывали к чувству долга: как нам жить, если бы он умер? А он нас не слышал. Пришлось согласиться, чтобы его положили в психиатрическую больницу. Месяц он там провел – вышел задумчивый, отрешенный. Почти сразу после выписки поехал в университет и с дневного отделения перевелся на заочное. Ни с кем не общался, нас с отцом к себе не подпускал. Целыми днями сидел в своей комнате, книги читал. Иногда выходил в библиотеку. Аркадий Семенович пытался с ним поговорить, но безуспешно. Сева не шел на контакт.
Муж очень переживал. Через месяц с ним случился один инфаркт, а следом второй. Через два месяца мы его похоронили. И что интересно, после смерти отца Сева стал выходить из своего состояния. В институте стал чаще появляться. Устроился в газету курьером. Газетка – так себе. Я такие газеты не читаю – мура и глупость. Мистика, гадания, обряды, привороты, отвороты. Для кого пишут, не понимаю. Когда Севе исполнилось восемнадцать, его перевели из курьеров в журналисты. Пыталась узнать у Севы его псевдоним – в этой газетенке все псевдонимами подписывались, – так и не смогла. До сих пор не знаю, о чем он писал. А год назад он вдруг увлекся йогой. Я очень опасалась, как бы он не нанес вред своему здоровью. У него ведь врожденный порок сердца, и все виды физических нагрузок ему противопоказаны. Но он сумел меня убедить, что йога – это как раз то, что ему нужно. Комплекс дыхательных упражнений и упражнений на растяжку только укрепят его организм. И правда, он стал выглядеть значительно лучше. Спина выпрямилась, появились мышцы, на щеках заиграл румянец. Он даже вырос немного. Я мечтала о том, что Сева станет уверенным в себе, наконец-то встретит свою любовь, у него появится девушка. Мой мальчик женится, родятся внуки. Увы, все надежды остались в прошлом. Йога настолько его захватила, что времени не оставалось ни на что другое. Работа и йога. Йога и работа.
– Как же так? – удивилась я и посмотрела на Алину. – Вы ведь три раза в неделю занимались, по часу.
– Я занималась столько, сколько мне было нужно, – ответила Алина. – Бывало, что и раньше уходила, когда уставала. Я занималась для тела, а Сева занимался для души. Я тебе уже говорила, что йога не только физическая культура, но и философия.
– Вот-вот, – поддержала ее Раиса Самойловна, – И Сева так говорил. Он очень много прочитал книг о йоге. Увлекся Индией. Под впечатлением индийской культуры стал рисовать. Чудесные рисунки, яркие, четкие, только немного странные. А хотите их увидеть? – оживленно спросила Раиса Самойловна.
– Еще бы! – воскликнула я.
По рисунку можно многое узнать о человеке. У психологов даже тесты есть: нарисуй картинку, и я буду знать, что у тебя на душе, как ты видишь себя в обществе, как относишься к окружающим. Опытный детский психолог по рисунку сразу определит, нормально ли ребенок развивается, какие у него взаимоотношения с родителями и чего от него можно ожидать в будущем.
– Я сейчас, только на секундочку к Ирочке подойду, – Раиса Самойловна сняла с лавки сумку и направилась к молодой маме, которая, укачав сына, стояла неподалеку, одним ухом прислушиваясь к нашему разговору.
Передав ей пакет с сосками, Раиса Самойловна вернулась к нам.
– Идемте.
Глава 21
Время будто остановилось в этой квартире: старая добротная мебель, огромный овальный стол в центре комнаты – такой сейчас днем с огнем не сыщешь, тяжелые плюшевые шторы, не оставляющие солнечным лучам ни одного шанса пробиться через них, и много-много книг. Книги были везде: на полках, в шкафу, предназначенном для посуды, на журнальном столе и даже на подоконнике.
Впрочем, одна стена была свободна от книжных полок. На ней в большом количестве весели семейные портреты – огромные черно-белые фотографии под стеклом в тяжелых деревянных рамах.
Раиса Самойловна включила свет и подвела нас к одному из портретов. На снимке был запечатлен седовласый мужчина с умными и строгими глазами.
– Аркадий Семенович, – с теплотой в голосе сказала она.
– А это Сева с вами, – узнала Алина в пятилетнем мальчугане, сфотографированном в обнимку с матерью, Всеволода Богуна.
– Да, это мой мальчик. Оглядываясь назад, могу сказать: годы до школы были лучшими не только для него, но и для нас с Аркадием. Как мы радовались его рождению, его первым успехам. Мечтали о том, как он вырастет и станет великим ученым. А вот это наша родня. Моя покойная мама, свекровь, брат Аркадия, его тетка, моя сестра, – перечисляла свою родню Раиса Самойловна.
«Похоже, она хочет познакомить нас со всеми родственниками», – подумала я и, оглядываясь по сторонам, спросила:
– А где же рисунки вашего сына?
– Они висят в Севиной комнате. Сейчас мы туда пойдем.
– А это кто? – Алина словно вкопанная застыла перед групповым снимком. На фотографии была запечатлена толпа нарядно одетых людей.
Кто же ее так заинтересовал? Я проследила ее взгляд. Алина рассматривала девочку-подростка со смешными хвостиками. Длиннющая, угловатая. Уже не ребенок, но еще не девушка. И лицо – очень знакомое.
– Это мы на дне рождении моей двоюродной сестры Любы. Сорок пять лет ей тогда исполнилось.
– А это кто? – Алина постучала ногтем по стеклу.
– Любина дочь, Вероника.
– Вероника? – вырвалось у меня.
– Вы ее знаете? – удивилась Раиса Самойловна.
Ответа она не дождалась. Я задала следующий вопрос.
– А что с этой девочкой стало потом?
– Ничего хорошего, – печально покачала головой Раиса Самойловна.
– И все же? – настаивала я. – Я чувствую, что между смертью вашего сына и этой девушкой есть какая-то связь.
– Вы экстрасенс? – еще больше удивилась она.
– Немного, – солгала я. – В исключительных случаях.
– Хорошо, если вы пообещаете, что разговор останется между нами. То, что произошло с Вероникой, – своего рода семейная тайна. Из всех родственников была в курсе только я, и то только потому, что мы с Любой с детства дружили. Даже Аркадий не знал об этом случае, а Всеволод тем более. Давно это было. Моя сестра тогда жила в рабочем поселке на окраине города. Вероника училась в десятом классе. Однажды вечером она возвращалась после занятий в физкультурной секции домой. Навстречу вышла компания подвыпивших ребят. Отбиться от них Вероника не смогла, – Раиса Самойловна замолчала, подбирая слова.
