Мать Александры наоборот старалась избегать встреч с Василием Станиславовичем, всякий раз во время его приезда сказываясь больной. Позднее графиня не раз думала о том, что Ирина Никитична лучше ее разбиралась в людях и инстинктивно сторонилась Орлова, как ядовитой змеи или скорпиона. Если бы Бог не прибрал ее к себе так рано, она бы никогда не позволила отцу продать ее единственную нежно любимую дочь человеку, который вызывал у нее самой необъяснимую для окружающих, но от этого не менее острую неприязнь.
Павел же Юрьевич, как, впрочем, многие мужчины, несравнимо больше любил сына. Впрочем, Миша был некоронованным королем для всех в семье Румянцевых. Появившийся через десять лет после Саши, когда ее родителям было уже к сорока, нежданный, словно подарок небес, он рос нежным, впечатлительным мальчиком, отзывчивым и всегда щедрым на ответную ласку по отношению к тем, кто был добр к нему. И поэтому, когда граф Василий Орлов — надо признать, совершенно неожиданно для Румянцева — попросил у него руку Саши, Павел Юрьевич прежде всего подумал о том, что жених более чем обеспеченный человек, и маленький Миша будет расти в достатке…
Тогда Александра отказалась. Впрочем, совсем не потому, что, как и мать, испытывала неприязнь к жениху. Просто она совсем его не знала… Да и вообще, прочтя немало сентиментальных романов, которыми во все времена увлекались молоденькие романтичные девушки, представляла себе предложение руки и сердца от своего будущего супруга несколько иначе — неторопливое ухаживание, нежные признания, поцелуи и объятия при луне… Ну и все такое. А тут?
Василий был обижен. Даже оскорблен. Но проявил неожиданную настойчивость и позволил Павлу Юрьевичу убедить себя в том, что этот отказ его дочери следует расценивать как каприз юной, неоперившейся девушки, чьи настроения могут меняться, как погода в марте. Румянцев обещал ему повлиять на непокорную дочь, если граф в свою очередь постарается быть по отношению к Саше несколько… гм, более женихом.
— Цветочки, парочка стихов, посвященных ее глазкам или там еще чему-нибудь… Оглянуться не успеете, как дело будет слажено.
Василий Станиславович раздраженно поморщился, и Румянцев не рискнул настаивать.
Александра не могла знать об этом разговоре отца и графа Орлова, но явственно почувствовала на себе его последствия. Отец то угрожал, то упрашивал, пока, наконец, не пустил в ход последний, главный козырь.
— Ты ведь знаешь, Сашенька, я болен и возможно недолго пробуду с вами. Граф, если ты выйдешь за него замуж, станет для вас с Мишей надежной опорой как в финансовом, так и в моральном плане. Ты же знаешь, твой брат слишком тяжело перенес кончину вашей матушки… После моей смерти вы останетесь совсем одни.
Александра еще колебалась, но вскоре здоровье Павла Юрьевича резко ухудшилось, он как-то внезапно слег и буквально за несколько дней из крепкого, вполне здорового с виду мужчины превратился в дряхлого старика. Тогда-то у ложа умирающего отца рыдающая Саша и поклялась принять предложение графа Василия Станиславовича Орлова… Иногда она думала: что чувствует ее отец, там, на небесах, видя, во что после этого превратилась ее жизнь, а главное — жизнь Миши, ради которого Павел Юрьевич и подталкивал ее к этому шагу.
Александра зажмурилась, и все равно слезы брызнули из ее глаз. Десять лет. Десять лет! Только подушка да в какой-то степени старая нянюшка знали, чего ей это все стоило. Ее давний отказ выйти замуж, как оказалось, задел графа Орлова значительно больше, чем это вообще можно было себе представить. И выяснилось это в первый же вечер после свадьбы, как только они остались наедине… Она так никогда и не узнала, что такое нежность, супружеская любовь, радость материнства. Зато безумие, гнев, насилие стали для нее воздухом, которым она была вынуждена учиться дышать.
И теперь Игорь Викентьевич… Как он целовал ее! Как горячи были его слова! Как жадны руки! Почему-то именно они вызывали в Александре совершенно непонятные ей тревожные чувства, сути которых она не понимала и боялась.
Внезапно перед ее внутренним взором возникли крупные кисти Чемесова, его сильные породистые пальцы со сбитыми в кровь суставами, которые он смущенно прятал от генеральши. Чайная чашка тончайшего английского фарфора казалась в его руках такой хрупкой… А он держал ее так осторожно, бережно… Почему-то именно это видение принесло ей чувство защищенности. Она вдруг увидела себя этой самой чашкой с голубыми незабудками, ей стало хорошо и покойно… Через минуту графиня Орлова уже спала.
Снов своих она не запомнила, но проснулась измученной, полной неясной тревоги. Утро едва начиналось. Александра поднялась, торопливо ополоснулась, привела себя в порядок и поспешила в госпиталь к брату. Она не призналась бы даже себе самой, что ей просто страшно при свете дня взглянуть в лицо Игорю Викентьевичу.
Миша еще спал, и Александра тихонько присела у окна, задумчиво глядя на пустынную улицу. Внезапно дверь в палату отворилась, она вздрогнула, обернувшись, но это был только доктор Родионов.
— Александра Павловна! Неужели это вы? Рань-то какая! Поди, и не позавтракали. Ничего не хочу слышать! Пойдемте в мой кабинет, я вас чайком угощу, жена домашних пирожков с собой собрала. Я тоже не ел еще. Не могу, если приходится слишком рано вставать. Пойдемте, пойдемте. Ваш обормот еще час точно проспит.
Через несколько минут Александра уже уютно устроилась в небольшом захламленном кабинете Юрия Николаевича, грея руки о простой стеклянный стакан, в котором переливался теплым коньячно-солнечным огнем ароматный чай. Он оказался очень сладким, обжигающе горячим и невероятно крепким. Александра никогда не пила такого.
— Специально для Ивана держу. Он пьет именно такой чай, — наблюдая за гостьей, негромко проговорил Родионов.
— Вы давно знаете его?
— Достаточно для того, чтобы с уверенностью считать своим настоящим другом.
— Как вы встретились?
— Еще студентами. Представьте себе, подрались на одной вечеринке. Естественно из-за дамы, и конечно оба были изрядно навеселе… Надо признать, он тогда меня здорово отделал. Во-от… С тех пор и дружим.
Александра рассмеялась. Она попыталась представить себе молодого Ивана Димитриевича, который тузит столь же юного Юрия Николаевича…
— Я вам не верю! Подружиться оттого, что подрались?
— Выходит, что так, — Родионов мечтательно улыбался вспоминая.
— А что же дама? — осторожно спросила графиня.
— Стала моей женой, — и веселый доктор подмигнул своей визави совершенно плутовски.
— Вы счастливый человек, Юрий Николаевич… А у меня нет друзей. Настоящих друзей, как вы говорите. Родители умерли… Остался только Миша.
Родионов отметил, что погибшего мужа она даже не упомянула, словно вычеркнула его из своей жизни, отмела, стерла из памяти.
— Михаил Павлович? — переспросил он. — Да он поправится в два счета! Вот увидите! И совершенно ни к чему изводить себя голодом и круглосуточным сидением у его постели. А что касается друзей… Хотите, я стану вашим другом?
