Очнулся Иван только через неделю. Впрочем, сам он этого, конечно, знать не мог, и когда вошедший в палату Юрий Родионов бодрым специфически врачебным тоном пожелал ему доброго утра, поначалу принял это за чистую монету.
— Неужели прошла целая неделя?
— О да! Как тебя угораздило, дитятко великовозрастное? Глаз да глаз! И куда Александра Павловна смотрела?
— Да я в воду упал…
— Знаю, знаю. Все знаю. Тут, брат, такое творится… — Родионов сделался очень серьезен. — Тебя все очень ждут, чтобы задать более чем неприятные вопросы. Я обязан теперь послать за Олегом, но имей в виду, если что — сразу зови меня, и я его выгоню. Ты еще слишком слаб.
— Да что случилось-то? — Чемесов попытался приподняться, но Юрий решительно толкнул его обратно на подушки.
— И думать не моги! Тебе еще лежать и лежать, если осложнений не хочешь. А будешь ерепениться — привяжу. Или стану потчевать снотворным. Так и знай!
Через час с небольшим в палату неторопливо вошел Олег Иевлев и, пододвинув стул, уселся рядом с кроватью.
— Ну что, Иван, как самочувствие?
— Скриплю потихоньку. Все бока уже отлежал.
— Я вынужден официально допросить тебя, Чемесов. Это касается обстоятельств твоего пребывания в поместье графа Николая Станиславовича Орлова.
Иевлев вынул из портфеля папку с бумагами, чернильницу и разложил все это на прикроватной тумбочке, сдвинув в сторону пузырьки с лекарствами.
— Что случилось, Олег? — севшим голосом спросил Иван.
— Вот это мы сейчас и будем выяснять. Итак, начнем…
Иевлев начал задавать вопросы, дотошно, буквально поминутно выспрашивая Чемесова о каждом его шаге, каждом слове, сказанном им в гостях у Николая. Последний вопрос дознавателя более чем удивил опытного Ивана.
— Когда ты последний раз видел Наташу Петренко?
— Наташу? Служанку?
— Да.
— Что с ней? — единственный глаз Чемесова заледенел.
— Откуда ты знаешь, что с ней что-то случилось?
— Брось, Олег! Не первый год замужем.
— Сначала ответь на мой вопрос.
— Хорошо, — Иван тяжело вздохнул. — Видел я ее в последний раз перед ужином. Она пришла будить меня. А вот слышал… Слышал много позднее.
Иван кратко пересказал Орлову то, чему был невольным свидетелем.
— Ты видел этого мужчину?
— Нет. Шел снег.
— Я должен буду это проверить. А пока имей в виду. Ты находишься под арестом. У дверей твоей палаты будет караул. А как только врачи это позволят, я буду вынужден перевести тебя в тюрьму. Так-то, Иван.
Чемесов изумленно воззрился на друга.
— Ты что, белены объелся? Уж не хочешь ли ты сказать… Да что случилось-то, наконец?
— Наталья Петренко была обнаружена недалеко от господского дома в поместье графа Орлова. Мертвой. Она была изнасилована и убита. Если быть совсем точным — задушена. Убийцей, судя по отпечаткам на ее шее, был крупный мужчина с очень сильными пальцами. Темноволосый — несколько волосков было зажато у нее в кулаке, и хорошо ей знакомый — с чужим она не ушла бы ночью из дома.
— И на этом основании ты заключаешь…
— Возле трупа была найдена мужская запонка. Твоя, Иван. Я сам опознал ее. Прости…
— И ты всерьез можешь думать, что я способен на такую мерзость?! Олег!
— Факты упрямая вещь, Иван. Кому, как не тебе знать это.
— Вот как? Факты?
— Да. А они таковы — в тот день ты был мертвецки пьян, кухарка слышала, как под вечер ты на повышенных тонах разговаривал в гостиной с Александрой Орловой, которая перед этим была наедине с тобой в твоей спальне…
— Даже если и так, что с того? — Иван уже почти кричал, чувствуя безумный гнев, совершенно бессильный, а потому особенно мучительный.
— Ты мог домогаться ее, не преуспеть и перенести свои пьяные желания на служанку, которая вошла в твою комнату сразу после графини…
— Это не факты, Олег. Это домыслы, причем более чем бездоказательные…
— Такова официальная версия, Иван. Я лишь пересказываю ее тебе. И, поверь, все это не доставляет мне никакого удовольствия. Я взялся за это дело только для того, чтобы помочь, как сумею.
— Тогда перестань городить чушь, убери свои официальные бумажки и давай думать, а не гадать на кофейной гуще. Надеюсь, ты-то веришь, что я не убивал ее и уж тем более не насиловал?
— Да.
— Значит вот даже как, — протянул Чемесов, потрясенно вглядываясь в смущенное лицо друга.
— И ты, и я слишком долго возимся в дерьме, Иван, чтобы верить хоть кому-то. Сам знаешь — жизнь преподносит такие сюрпризы… Давай просто возьмем твою невиновность за основную версию расследования.
— Спасибо и на том!
— Итак?
— Итак, то, что Александра Павловна была в моей комнате до Наташи — для меня новость. Наверно она пришла будить меня, но постеснялась и попросила Наташу, которой, собственно, это и удалось. Понимаешь, я спал, когда и если графиня заходила в мою комнату!
— Это может подтвердить только она, но никто не станет прислушиваться к словам женщины, с которой до сих пор не снято подозрение в убийстве… Которое, кстати, расследуешь ты! И это утверждение верно и для других фактов, о которых может свидетельствовать только она.
— Хорошо. Я учту это, — Чемесов устало потер лоб. — Как я понимаю, основным доказательством моей вины является найденная возле тела запонка. Я прав?
— Да. Все остальное — лишь косвенные улики, однако вполне работающие на главную.
— Когда я проснулся, на тумбочке возле кровати лежала только одна запонка, Олег. Это я помню совершенно точно, потому что взял с собой только эту пару и весь следующий вечер мучился — незастегнутый рукав рубашки постоянно вылезал и висел, как свиное ухо. До этого, как ты знаешь, я мерз в речке, грелся в деревенской бане, пил… Дальше не помню. Где я мог потерять ее — не знаю, но точно не возле тела Наташи! Вот все, что касается запонок.
— К сожалению, это только твои слова, Иван.
— Но ты мог бы проверить. Возможно, кто-нибудь обратил внимание… — тоскливо проговорил Чемесов.
— Конечно, проверю. Сегодня вечером я сам выезжаю на место.
— И прошу тебя, помни о том человеке… Я не врал, когда рассказывал о том, что услышал у себя под окнами. Поговори с людьми в деревне. Там народ внимательный, чужак в селе приметен…
— Я особо не рассчитывал бы на это, Иван. Вряд ли кто-нибудь из них станет откровенничать. Мужики всегда предпочитают держаться в стороне. Особенно, когда дело касается наших, «барских» дел.
— Но ведь убили-то их, деревенскую девушку.
