Александра нервно оглянулась. От вокзала они наняли двух извозчиков. В одном ехал Миша с большей частью багажа. В другом поместилась пара чемоданов, Игорь Викентьевич и она сама. Теперь их уединение нарушала лишь выразительно невозмутимая спина возницы.
— Ваши слова пугают меня, Игорь Викентьевич. Я не привыкла…
— Я научу вас понимать страсть, не бояться ее, наоборот, ждать ее прихода, звать его. Вы созданы для любви, Сашенька, и не ваша вина, что Василий получал больше удовольствия причиняя вам боль, чем даря ласку…
— Не надо!
— Простите. Я не хотел напоминать вам о плохом.
«Как же с ней тяжело! — со вздохом подумал Орлов. — Ее бывший муженек был действительно редкой скотиной. И, похоже, единственный хороший поступок, который он совершил за всю свою жизнь, это его весьма своевременный переход в мир иной».
Орлов задумчиво подкрутил ухоженный ус и искоса осмотрел лицо, а потом и скрытую мехом шубки хрупкую фигуру молодой женщины. «Это будет восхитительно!» — решил он, вновь завладел рукой Александры и удерживал ее до самого дома, согревая между своими ладонями. Когда пролетка сворачивала на Ордынку, еще от угла они увидели, как из дверей особняка Орловых показалась внушительная фигура генеральши Коноплевой.
— Опять эта старая ведьма, — негромко пробормотал Игорь Викентьевич, а Александра, похоже, впервые в жизни обрадовалась незваной гостье — уж слишком смущала ее перспектива остаться в обществе горящего нетерпеливой страстью поклонника.
Самое ужасное, что она даже не могла просить его переехать куда-нибудь. Ведь это был дом Николая Станиславовича, а Игорь Викентьевич был его ближайшим родственником и, значит, имел даже больше прав жить в нем, чем она сама… Забрать Мишу, нянюшку и перебраться куда-то самим? Но куда? Они могли позволить себе лишь самую скромную квартирку. И ведь ее тоже еще нужно найти…
Впрочем, Марья Ивановна, проявив неожиданную деликатность, вскоре простилась, испросив, тем не менее, разрешение прийти к ним в гости на следующий день вечером с тем, чтобы наконец-таки осуществить свое давнишнее желание — представить Орловым родственников, гостивших у нее. Александра, извинившись, тоже ушла к себе. Она разобрала вещи, с помощью довольной нянюшки разложила их по местам, искупалась после дороги, вымыла голову… Но когда, переделав все, о чем только могла подумать, взглянула на часы, было только начало первого дня.
Она вдруг поняла, что ей совершенно необходимо с кем-то поделиться, посоветоваться, просто отвести душу. Решение пришло как-то само собой и показалось таким единственно верным и естественным, что, мгновенно воспрянув духом, графиня спустилась вниз, оделась и, переведя дыхание, которое, как оказалось, невольно сдерживала в груди, выскользнула на улицу.
Александра хотела было нанять извозчика, но вспомнила о своем нынешнем финансовом положении и пошла пешком. Юбку приходилось все время приподнимать, чтобы не испачкать, и графиня подумала, что ее платья следует подшить чуть короче — та длина, что она привыкла носить, подходила только для паркетных полов гостиных и собственного экипажа, который ждет у подъезда. Да и ботинки нужно будет сменить на более крепкие, грубые.
Впрочем, идти было не так уж и далеко, а о конке ей было даже страшно думать — в одном тесном вагоне с толпой незнакомых людей…
«А придется привыкать», — с укоризной подумала она.
Через полчаса она уже вошла в вестибюль больницы, а еще через десять, изрядно поплутав по коридорам, стучалась в дверь кабинета Юрия Николаевича Родионова.
— Александра Павловна! Вот так сюрприз! — Родионов поднялся из-за стола, за которым что-то писал, и склонился над протянутой ему рукой молодой женщины. — Кому-то нездоровится? Надо было послать записку…
— Нет-нет. У всех все в порядке. Просто мне захотелось увидеться… Но должно быть у вас много дел?
— Для друзей у меня всегда найдется свободная минутка. И чашка чаю. А пирожков нет. Агате вот-вот рожать, и я не разрешаю ей толочься возле горячей духовки.
— Она неважно себя чувствует?
— Не хуже, чем все будущие мамочки на ее сроке.
— Кого ждете на этот раз?
— Да уж пора бы и дочурку для разнообразия. Для бантиков, рюшечек, косичек… — Родионов улыбнулся мечтательно. — Говорят, мужчины с возрастом начинают больше хотеть дочь, чем сына. С чего бы это? Как думаете?
— Не знаю, — Александра рассмеялась.
— Заходите к нам как-нибудь, а то Агата скучает. По лестнице ей спускаться-подниматься тяжело, вот и сидит одна целыми днями. Мальчишек-то я на время в деревню отправил к деду с бабушкой.
— С удовольствием зайду.
Александра подумала, что просидела у Юрия Николаевича не больше десяти минут, еще ничего не рассказала о своих проблемах, с чем, собственно, и шла к нему, а уже все вокруг стало казаться совсем не таким уж мрачным. Даже говорить о неприятностях расхотелось — гораздо приятнее было просто поболтать. Тем не менее, не желая злоупотреблять временем врача, еще через полчаса Александра засобиралась домой. Родионов пошел проводить ее.
— А как здоровье Ивана Димитриевича? Он уже дома?
— Получше, получше, — бодро откликнулся Юрий Николаевич, ведя Александру какими-то длинными коридорами.
Они спустились на один этаж, опять повернули. Графиня уже совершенно не понимала, где они находятся, когда Родионов внезапно остановился у какой-то двери, толкнул ее и, потянув за собой через порог Александру, весело произнес:
— Иван! Принимай гостей!
Чемесов, а это был именно он, поднял голову, и Александру пронизала волна болезненно острых чувств — здесь было и сострадание, и радость от встречи, и смущение. Иван сильно похудел и осунулся. Даже лицо как будто изменилось. Или так казалось из-за сильно отросших за время болезни волос? В сочетании с черной шелковой повязкой на бледном лице они делали его похожим на героя авантюрного романа. Но больничная обстановка разрушала этот образ.
Чемесов сидел на постели, поджав под себя одну босую ногу, другая же свешивалась вниз, подбрасывая на кончиках пальцев тапочек без задника. На одеяле перед ним лежала шахматная доска, были разбросаны книги и журналы.
Иван вскочил, скинув при этом на пол все шахматные фигуры, и неловко схватился за висевший в изголовье халат. Когда он надевал его, ворот рубахи распахнулся, обнажив верх заросшей темными волосами груди. Он попытался застегнуть его, но не преуспел — верхняя пуговица оторвалась и как-то беспомощно, жалко висела на одной длинной нитке.
Почему-то именно эта пуговка явилась для Александры последней каплей. Глаза защипало, она быстро заморгала, чтобы не дать себе расплакаться, и дрогнувшим голосом произнесла:
— Боже мой, Иван Димитриевич, я и представить не могла, что вы болеете так серьезно!
— Неужели я выгляжу столь ужасно? — кривовато усмехнувшись, спросил Иван, завязывая на талии пояс халата.
