Несмотря на поздний час, первый же извозчик с радостью согласился везти его. Ездка обещала быть выгодной. Знаменитый на всю Москву ресторан расположился за городом, на дороге, что вела в Санкт-Петербург. Чуть левее от тракта уходила аллея, приводившая азартных любителей лошадей на ипподром, а справа счастливчиков, да и проигравших уже поджидал «Яр»… Впрочем, очень многие ездили в него и просто для того, чтобы вкусно поесть, а главное послушать пение цыган. Зельдин принадлежал к последним.
Иван увидел его еще от порога. Самый известный в Москве судебный адвокат сидел за отдельным столиком совсем недалеко от сцены и, энергично пережевывая что-то, дирижировал вилкой. Это был маленький, кругленький и подвижный как ртуть человечек с полными яркими губами и цветущими щеками эпикурейца. Он любил жить и любил жизнь. Во всех ее проявлениях. Возможно именно поэтому Зельдин, защищая своих клиентов, всегда боролся за нее до конца. И именно поэтому он практически никогда не брался защищать убийц…
Чемесов потоптался смущенно, но потом решился и двинулся через дымный зал. Похожая на яркий экзотический цветок молоденькая цыганка, изгибаясь с грацией дикой кошки и покачивая пышными оборчатыми юбками, двинулась ему навстречу, но Чемесов с улыбкой уклонился от нее, и она, ничуть не расстроившись, повернулась к соседнему столику. Иван же продолжил свой путь. Наконец он добрался до Зельдина и, остановившись возле него, коротко поклонился. Тот удивленно поднял взгляд, близоруко прищурился и, наконец, произнес:
— Господин Чемесов, если не ошибаюсь?
* * *
— Вы не посмеете так поступить со мной! — Александра беспомощно натянула на себя комковатое одеяло.
— А кто мне сможет помешать?
— Какой же вы бесчестный негодяй!
— Помнится, мы уже пришли к выводу, что это чистая правда. Но, согласитесь, очень даже привлекательный негодяй.
Орлов выпрямился в полный рост, улыбаясь и словно предлагая Александре полюбоваться своей наготой. Он, и правда, был сложен как греческий бог — длинные стройные ноги, узкая талия, плоский мускулистый живот, широкие, прекрасно вылепленные плечи, рельефная грудь.
— Многие женщины отдали бы все, чтобы оказаться со мной в одной постели, не говоря уж о том, чтобы стать моей женой, а вас приходится шантажировать, Александра Павловна, — с шутливой укоризной посетовал Игорь Викентьевич.
Александра старалась не отводить глаз от его лица, чтобы взгляд не скатился вниз по его груди и животу, которые почему-то напоминали ей рифленую доску, о которую прачки обычно трут белье во время стирки. Орлов усмехнулся еще шире и неторопливо двинулся к ней.
— Разве для вас новость то, чем занимаются в постели муж и жена, дорогая?
— Убирайтесь! Я буду кричать!
— Сколько угодно. Криками в этом квартале никого не удивишь. А потом я не намерен причинять вам боль, милочка. Как раз наоборот, мне хочется думать об обоюдном удовольствии. Вот этими самыми руками я буду ласкать ваше тело, гладить кожу, сжимать груди…
Он еще продолжал журчать что-то непотребно пошлое, но Александра уже не слышала его. Она словно загипнотизированная не могла оторвать глаз от протянутых к ней раскрытых рук Орлова. Все линии были отчетливо видны, и каждая из них кричала Саше о хаосе и разрушении, которые нес с собой этот человек. Боль и смерть капали с его пальцев, стекали из неглубоких чаш ладоней… Что-то лопнуло в груди графини, и она, уже проваливаясь в черноту спасительной бессознательности, истошно закричала.
* * *
— Здравствуйте, господин Зельдин. Простите, что беспокою вас во время отдыха, но дело…
— Естественно, жизненно важное, — вздохнул адвокат и жестом предложил Ивану садиться.
Тут же подскочил шустрый половой, но Чемесов попросил лишь стакан чаю, чем привел малого в полнейшее изумление. Когда он принес заказ, лицо его носило столь высокомерно-презрительное выражение, что у Ивана зачесались кулаки, тем более что настроение у него было более чем скверное.
— Надеюсь, это что-то более или менее интересное? — Зельдин неопределенно покрутил пальцами в воздухе.
— Необходимо добиться, чтобы оправдали убийцу.
Адвокат пренебрежительно пожал плечами и вновь принялся за еду. Прожевав, он проговорил со скукой в голосе:
— Вы же знаете мой взгляд на эти вещи, господин Чемесов.
— Да, но речь идет о юноше семнадцати лет, который убил, защищая жизнь сестры… Да и свою тоже.
— Кто он и кто она?
— Я расследую убийство графа Василия Орлова…
Зельдин взглянул на Ивана уже с гораздо большим вниманием, чем раньше. Пользуясь этим, Чемесов начал торопливо рассказывать. И если в начале повествования Зельдин еще продолжал есть, то к концу вилка его, давно забытая, лежала в стороне.
— М-да. История более чем скверная. Мне понятны ваши мотивы, да и самому искренне жаль несчастного юношу, но, честно вам скажу, я не вижу возможности добиться помилования.
— Это еще не все, господин Зельдин.
Иван полез в карман и бережно достал дневник Ирины Румянцевой, как последний аргумент и свое главное оружие.
— Это доверила мне нянька Александры и Михаила Румянцевых. Теперь я передам это вам, если вы готовы взяться защищать Мишу.
— Что это?
— Дневник их матери. В нем вы найдете некоторые более чем деликатные подробности, которые лично меня повергли в шок… Я просил бы вас быть максимально корректным с этим… В общем, вы сами поймете, когда прочитаете.
— Вы умеете заинтересовать, господин Чемесов.
— Так вы беретесь?
— Юноша, как я понимаю, еще дома?
— Да. Я не могу арестовывать его, пока его сестра в руках преступника…
Зельдин смерил Чемесова внимательным взглядом, но ничего не сказал. Молчал он долго, размеренно работая челюстями и не поднимая глаз. Иван уже начал испытывать сильнейшую неловкость, когда адвокат, наконец, поднял на него глаза.
— Я был знаком с графом Орловым и немного знаю его жену. Очаровательная женщина… Такая трагедия! Сколько, вы говорите, мальчику лет?
— Семнадцать.
— Жить да жить…
Чемесов кивнул, загораясь надеждой.
— Вы ведь знаете — мое время расписано по минутам…
— Это общеизвестно, Борис Антонович, но… Но вы ведь уже согласились?
Зельдин рассмеялся и, погрозив Ивану пальцем, кивнул.
— Похоже на то, — а потом добавил туманно и, как показалось Чемесову, совсем не к месту. — Чего не сделаешь ради прекрасных глаз.
Они просидели еще почти два часа, обсуждая аспекты дела, обмениваясь мнениями и уже совершенно не обращая внимания на веселящихся вокруг людей, зажигательные цыганские пляски и обычно трогавшие Зельдина чуть не до слез романсы, спетые под виртуозные переливы двух гитар.
