— Пф! Да они тогда и в половину так не суетились бы! Эта дамочка — любовница самого Циклопа!
— Чемесова?! — Эмма встала и нервно заходила по комнате. — Святые угодники! И что же она ударилась от него в бега?
— Да вроде нет… Тут дело темное. Ее вроде бы как похитил один тип, но самого молодчика-то Циклоп взял — он уже в кутузке. И брат ее там же. Помните Мишу Румянцева? Так вот. Он убийцей оказался! Угрохал муженька нашей приблудной. Правда, этот мой говорит, что за дело — бил он ее, бедняжечку. Вот тебе и белая кость, голубая кровь! Ну, значит, парнишка побегал-побегал, а теперь сам и сознался. Совесть, видно, замучила.
— Так она…
— По всему выходит, графиня Орлова собственной персоной.
— И Циклоп?..
— Приехал на убийство графа, да и влюбился в нее, как этот… Ну как его? Ромево! Вся уголовка сплетничает. Его даже от дела отстраняли.
— Надо же… — мадам Латур покачала головой.
— Что станете делать?
Эмма только дернула головой.
— Я еще не ополоумела, чтобы прятать от Циклопа его любовницу! Только вдруг это не она?
Катерина пожала круглыми как подушки плечами.
— Кому ж еще быть? Она хоть какая из себя? А то я толком не рассмотрела. Красивая? Я все время, пока мчалась сюда, пыталась представить себе Циклопа в постели с ней. Один мой клиент рассказывал в подпитии, что когда начальство устраивает ему разнос, он, чтобы не так бояться, начинает представлять, как это самое начальство в туалет изволит ходить. Сидит, значит, орлом в спущенных штанах, кряхтит, — девица захихикала, прикрывая рот пухлой ладошкой. — А у меня не так. Я сразу прикидываю, как такой человек с бабой спит. А этого одноглазого — ну никак!
— Иди уж! Кого хочешь до белой горячки своими глупостями доведешь!
Катерина, по-прежнему хихикая, ушла. А мадам Латур откинулась на спинку обтянутого атласом дивана. Она очень даже хорошо могла представить себе Ивана Чемесова в постели… Француженка поднялась, отворила дверь в едва освещенный будуар и подошла к кровати, где на белой подушке отчетливо вырисовывался изящный профиль молодой графини Орловой.
«А что я смогу получить с вас за это, Иван Димитриевич?» — подумала она и вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.
Утром Эмма Латур надела одно из самых своих лучших платьев, тщательно подвела глаза, накрасила губы, но потом решительно стерла краску и лишь припудрила нос. Чемесов был занят, и она послушно присела на скамью возле его кабинета, с отвращением осматриваясь по сторонам. Заметив, что на нее тоже откровенно пялятся многочисленные посетители, она занервничала, но лишь вздернула подбородок.
Напротив нее сидели двое крупных мужчин в форме тюремных охранников, из чего Эмма заключила, что к Циклопу привели кого-то на допрос. Они просидели уже с полчаса, когда за дверью внезапно послышался треск ломающейся мебели и рев. Тюремщики вскочили и ринулись в кабинет. Эмма, наклонившись вперед, успела заметить двух сцепившихся мужчин, один из которых, несомненно, был Чемесов… Вскоре мимо нее провели высокого черноволосого человека, на лице которого блуждала довольная ухмылка, несмотря на то, что на скуле уже начал растекаться здоровенный синяк.
Эмма поднялась и, помедлив, все же постучала в кабинет Циклопа. Из-за нее донесся невнятный рык, но француженка лишь усмехнулась — у нее было средство, способное превратить этого разъяренного зверя в безобидного плюшевого мишку.
Чемесов стоял над обломками стула, валявшимися посреди комнаты, и уголком носового платка промакивал кровь, сочившуюся из рассеченной губы. Рука его при этом заметно дрожала.
— Эмма! Вы пришли не в лучшее время!
Мадам Латур удивленно разглядывала Циклопа. Он изменился разительно. Нездоровая бледность покрывала лицо, единственный глаз покраснел, как у человека, который уже давно недосыпал, сильно отросшая шевелюра растрепалась, привнося в его внешность что-то буйное. Он был худ, болен душой и несчастен.
— Да, любовь зла, а несчастная тем более, — пробормотала она по-французски, но Иван понял, и гнев мелькнул в его взгляде.
— Ш-ш-ш, — проговорила Эмма, выставляя перед собой руки. — Не сердитесь на меня, Иван Димитриевич. Просто я слишком удивлена…
— Что вы хотели, мадам Латур? Кто-то из девочек попал в беду, или опять донимает околоточный?
— Нет. Я пришла узнать цену.
— Цену? — не понимая, переспросил Иван.
— У меня есть кое-что, что я хотела бы продать вам, но сначала хочу знать, сколько смогу за нее получить.
— За нее?
Эмма прикусила губу.
— Я имела в виду информацию.
— Вот как?
— Да. Предположим, некто принес бы вам новости об одной молодой даме, которую вы, как мне сказали, очень ищете…
— Я бы спросил, почему он торгует тем, что должен отдать так?
— Потому что его жизнь такова…
— Эмма!
— Что ж… Теперь я и сама вижу, что нельзя продать то, что не имеет цены. Только я не уверена…
— Эмма!!
— Она боится. Отказалась назвать свое имя, но просила спрятать. Говорит, что если ее найдут, пострадает кто-то из близких ей людей. И потом у нее жар… Пообещайте мне, что если это не ваша графиня, вы просто уйдете и навсегда забудете, что видели ее в моем доме.
— И вы поверите мне?
— Да, — не колеблясь, подтвердила мадам Латур.
Дорогой Иван всеми силами уговаривал себя не начинать надеяться, но глупое сердце билось о ребра, как птица о прутья клетки. Сегодняшний допрос Орлова, окончившийся банальной дракой, доказал, что нервы его уже не выдерживают напряжения. Теперь мерзавец может торжествовать. У полиции как не было, так и нет весомых доказательств против него, зато он сам может с полным правом жаловаться на грубость со стороны следователя. И тогда Ивана по головке не погладят. А еще арест Миши… Сможет ли Александра понять и принять то, что он был вынужден отправить юношу в тюрьму? Александра!
— Эмма… Эта женщина… Как она попала к вам?
— Мы нашли ее у себя на пороге, в одной сорочке и каком-то старом пальтишке, больную и несчастную. Приютили. А на следующую ночь — облава.
— Почему же ее не нашли?
— Я спрятала ее, — француженка смущенно улыбнулась.
— Она серьезно больна?
— Скорее всего просто сильная простуда. Хотя, кто знает? Врача мы не приглашали.
— Она…
— Сероглазая блондинка. Тоненькая и изящная. У нее маленькая, но приметная родинка на правой груди…
Внезапно мадам увидела, что сыщик смутился.
— Так вы…
— Наши отношения с госпожой Орловой, что бы ни болтали все эти бездельники, носят совершенно иной характер.
