Чемесов был более чем доволен. Анна тоже не задумываясь опознала в Орлове человека, который участвовал в похищении графини. То же подтвердил и Игнатов…
— Ну что же, Игорь Викентьевич! Все не так хорошо, как вы надеялись!
Орлов лишь ухмыльнулся.
— Но и не так хорошо, как хотелось бы вам. Так, мелочевка. И потом, поскольку ваша зазноба в нетях, так с доказательством похищения возникнут бо-ольшие проблемы.
Чемесов не мог сдержаться — улыбка сама собой растягивала его губы, сверкала во взгляде. Орлов недоверчиво всматривался в его счастливое лицо, а потом резко выдохнул.
— Так она нашлась… Я мог бы догадаться! Только напрасно вы сияете, как начищенный чайник! Да, увез я ее без согласия, но это собственно и все. За предложение руки и сердца еще никто в тюрьму не садился!
— Весьма своеобразный способ сватовства вы выбрали, голубчик. Сразу тянет на три статьи — похищение, шантаж и попытка изнасилования, которое не удалось лишь по счастливой случайности. А что касается остального… Зачем вам понадобилось убивать Наташу Петренко? Девчонка все для вас узнала, а вы…
— Фу, как топорно! Я никогда и в глаза не видел никакой Наташи!
— Тогда откуда вам стало известно о содержании завещания Николая Станиславовича?
— Не помню. Кажется, этот щенок, братец госпожи графини, говорил что-то такое…
— Глупо попадаться на такой смешной лжи. Ни Александра, ни Михаил ничего не знали о сути этого завещания.
— Врут. Под дверью мог подслушать кто угодно!
— Это-то конечно! Вот только вопрос — откуда вы знаете, что подслушивали именно под дверью? Разговор ведь мог идти и в саду. Да и вообще, почему вы уверены, что об этом говорилось вслух?
— Я отказываюсь вступать с вами в подобные словесные игры!
— Действительно, господин Орлов, поиграли и будет! Уведите его, на сегодня довольно.
Впервые за долгое время Иван уходил со службы столь рано. По дороге к дому Юрия Родионова он еще зашел в цветочный магазин и взял огромный букет цветов для роженицы. Потом подумал и купил еще один, составленный из великолепных темно-красных роз, а потом, оплатив его доставку, быстро набросал несколько слов на своей карточке и велел отослать все это некоей мадам Эмме Латур. Ему хотелось подарить цветы и Александре, но ничто в огромном цветочном магазине, похожем на сад Эдема, не казалось Чемесову достойным ее — лилии были слишком холодными, розы излишне помпезными, а царственные орхидеи вычурными.
Так ни на что и не решившись, Иван забрал букет, предназначенный Агате Генриховне, и вышел. Родионов встретил его с распростертыми объятиями.
— Ванюша! У меня дочь! Ты представляешь?!
— Поздравляю, дружище. Как себя чувствуют твои дамы?
— Спят. Но скоро проснутся и запросят есть.
— Ты что — на хозяйстве?
— Нет, что ты! Ни один мужчина не справится с этим возом. Марьяша только что ушла. Как там Александра Павловна? Прости, что не смог прийти, но сам понимаешь…
— Все в порядке. Сильная простуда, но, к счастью, похоже, без осложнений.
— Остальное… тоже в порядке? Этот негодяй не обидел ее?
— Нет, не успел.
Родионов прочувствованно похлопал Ивана по плечу и повел в гостиную.
— Я, собственно, ненадолго. Обещал Александре Павловне узнать, как у вас дела, и сегодня же вечером рассказать. А перед этим еще домой забежать надо.
— Постой, постой! Так я тебя и отпустил!
Только после того как Иван полюбовался крохотной новорожденной дочуркой Юрия и Агаты Родионовых и выразил в полной мере свои восторги, ему было позволено покинуть их. Он схватил первого же извозчика, торопил его всю дорогу до своего дома, потом попросил подождать, для чего пришлось пообещать малому хорошие чаевые, торопливо поднявшись к себе, сменил рубашку и побрился. Предвкушая чудесный вечер в обществе Александры, уже через полчаса он звонил у дверей особняка Орловых. Однако встретили его более чем холодно. Перемену он почувствовал, едва вошел в комнату Александры. Объяснение не заставило себя ждать.
— Сегодня у меня был господин Зельдин. Он хотел обсудить со мной некоторые вопросы и поистине шокировал меня, — графиня холодно взглянула на Ивана. — Господин Чемесов, я хотела бы знать, как вы посмели отдать дневник моей матери в чужие руки? И кто позволил вам самому взять его, не спросив на то моего разрешения? Вы… Вы прочитали его?
— Да. Но Александра Павловна…
— Как вам не стыдно! Я не позволю ни вам, ни кому-либо другому копаться в делах моей семьи, тем более что они никак не касаются вашего расследования. Господин Зельдин не согласился отдать дневник мне. Значит, вам самому придется исправлять сделанное. Сегодня к вечеру мамина тетрадь должна быть возвращена.
— Информация, содержащаяся в нем, может помочь Борису Антоновичу добиться…
— Я больше не задерживаю вас, господин Чемесов.
— Да поймите же…
Взгляд, брошенный на него был столь высокомерно холоден, что Иван смешался и отступил, совершенно выбитый из колеи этим неожиданным нападением.
— Ну что ж… Как вам будет угодно, Александра Павловна. Только в любом случае то, что вы просите, сделать уже невозможно. Дневник приобщен к делу как косвенная улика.
— На каком основании?
— На том, что тайна, заключенная в нем, та самая, что вы все еще пытаетесь сохранить, чтобы уберечь честь семьи, даже если это будет в ущерб ее членам, и является причиной произошедшего убийства. Ваша няня засвидетельствовала, что вы, Александра Павловна, нашли эту тетрадь, которую Анисья Родионовна на беду сохранила, именно в ту ночь и, скорее всего, измученная жестоким обращением мужа, бросили ему в лицо обвинение! И все это услышал Миша…
Он говорил и видел, как рыдания начали сотрясать плечи молодой графини.
— Не надо, прошу вас. Моя вина и так слишком велика…
— Сашенька, ваша вина лишь в том, что вы терпели слишком долго.
Иван присел на край кровати и робко прикоснулся к светловолосой голове Александры, а потом придвинулся еще ближе к ней и обнял, привлекая к себе на грудь.
— Поплачьте. Такие слезы умывают душу.
— Иван Димитриевич, пожалуйста, заберите дневник. Никто не должен узнать обо всем этом.
— Не могу.
— Тогда уходите! Оставьте меня, слышите?! — Александра вырвалась из его объятий и изо всех сил толкнула его в грудь. — Я не хочу видеть вас! О господи, за что мне все это?
Она упала ничком на кровать, зарываясь лицом в подушку. Мучительные, надсадные рыдания терзали Иваново сердце. Он протянул руку, чтобы вновь коснуться ее, успокоить, оберечь, но она лишь с бешенством дернула плечом.
— Вор! Вы просто вор! Уходите! Уходите же!!
