Адвокат встрепенулся.
— Раз вы уж все равно встали, прошу на свидетельское место. Я имею к вам несколько вопросов. Вы позволите, господин судья?
— Да, пожалуйста, мэтр. Но прошу вас быть, гм… более сдержанным в своих высказываниях, чем ваш клиент.
— Я понимаю, Ваша честь, но, к сожалению, уж такова суть этого дела. Итак, госпожа графиня, прошу пояснить: в тот раз, когда вы оказались в квартире госпожи Кубасовой вдвоем с господином Лафаром, вы впервые остались с ним наедине?
— Нет. Живя с человеком в одном доме в течение нескольких месяцев…
— Спасибо. Мой клиент рассказал также, что ранее вы уже имели с ним отношения интимного свойства.
Александра вскинула голову, но адвокат поднял руку, не позволяя ей перебить его, и продолжил.
— И вы не отвергали его поцелуи и объятия, тем самым давая ему повод думать, что он имеет надежду на взаимность. Было это или нет?
— Ни о какой взаимности речь не шла никогда, и я достаточно ясно сказала об этом господину Лафару.
— В таком случае, почему вы не приложили никаких усилий для того, чтобы избежать повторных знаков внимания с его стороны? В конце концов, если все это было вам так неприятно, вы могли бы закричать — в доме, насколько я понимаю, постоянно находится несколько слуг, да и ваш брат…
— Вот именно этого я и не хотела, сударь! Я считала, что человек, чья вина состоит лишь в том, что он полюбил и не в силах сдержать свои чувства, не заслуживает того, чтобы о столь деликатном деле узнал кто-то посторонний. Я лишь не хотела ставить его в неудобное положение и была убеждена, что смогу уладить все сама.
— То есть вы не сомневались в том, что вас действительно любят? Женское чутье подсказало бы вам, если бы в признаниях господина Лафара присутствовала фальшь?
— Я не задумывалась об этом. Для меня главное было — избежать неловкости, не задев…
— Да бросьте, Сашенька, — Лафар лениво потянулся. — Тогда в спальне вы были готовы…
— Господин Лафар! — негодующе воскликнул коронный судья, приподнимаясь со своего места. — Госпожа графиня, приношу вам извинения. Вы не должны отвечать на подобные недостойные выпады.
Александра покачала головой, чувствуя, что непрошеные слезы кипят в глазах. Такое унижение! В присутствии стольких людей… В присутствии Ивана Димитриевича… Что он теперь подумает о ней? Ах, если бы она не была такой нерешительной! Не следовала столь неукоснительно отцовской воле, правилам общественной морали, который предписывали хорошей жене быть покорной, терпеливой, безответной! Давно следовало что-то изменить… Она сама загнала себя в угол! Лишила надежды на счастье… И себя, и Мишу, и… Слова хлынули как слезы:
— Я вообще слишком многое не делала или делала, когда это приносило уже лишь вред. Если бы я вовремя осмелилась просить мужа о разводе, он был бы сейчас жив, а мой брат не стал бы убийцей. Если бы я сразу попросила господина Лафара уехать из моего дома, а не убеждала себя, что это неудобно, неделикатно и так далее, то быть может все в этой истории пошло бы иначе! Я виновата, Боже, как я виновата!
Александра плакала. В наступившей после ее страстного монолога тишине отчетливо прозвучал подчеркнуто бесстрастный голос Ивана.
— Господин судья!
— Господин Чемесов?
— Не сочтете ли вы возможным освободить госпожу графиню от дальнейшего присутствия в этом зале? Все ее показания записаны и могут быть оглашены. Последние месяцы были не самыми безоблачными в ее жизни, а ведь еще предстоит процесс над Михаилом Румянцевым, от участия в котором у Александры Павловны уже точно не будет возможности отказаться.
— Сожалею, господин Чемесов, но это невозможно. Прошу вас занять свое место и впредь не вмешиваться в ход судебного процесса. Это последнее предупреждение в ваш адрес.
Иван, провожаемый насмешливым взглядом Лафара, опустился на скамью. Его сердце разрывалось от жалости к Александре и от острой, почти непереносимой ненависти к этому самодовольному негодяю.
— Дело в том, что господин Чемесов имеет чисто личную причину быть недовольным тем, что у нас с Александрой Павловной…
— От вас же, господин Лафар, я настоятельно требую соблюдать хотя бы элементарные правила приличия! Объявляется перерыв на пятнадцать минут! Господин Северский, вы продолжите задавать свои вопросы сразу после этого.
Александра, поддерживаемая под локоть Николаем Орловым, вышла из зала в широкий коридор, но, не имея сил дольше оставаться среди такого количества людей, которые к тому же не сводили с нее любопытных взглядов, сбежала в дамскую комнату. Там, неотрывно глядя на себя в зеркало, она и простояла все отпущенное ей судьей время. Она не сомневалась, что эти пятнадцать минут были даны именно ей, чтобы она успела взять себя в руки и достойно встретить дальнейшее, и дала себе слово, что не подведет старого судью и не станет терзать Ивана Димитриевича, напряжение которого, ощутимое почти физически, казалось, было готово разорвать его изнутри, а главное — не позволит мерзавцу и дальше наслаждаться видом ее слабости.
Она вернулась на свидетельское место с высоко поднятой головой и чуть высокомерно кивнула адвокату Лафара, как бы разрешая ему начать.
— Итак, госпожа графиня, я вижу, вы справились со своим волнением. И очень рад, потому, что нам предстоит еще выяснить очень многое.
— Прошу вас, начинайте.
— У меня перед глазами ваши показания, касающиеся того вечера, когда вы покинули дом госпожи Кубасовой…
— Вы хотите сказать, когда я убежала из него, спасаясь от насилия, которым мне угрожал господин Лафар?
— Именно это я и хотел уточнить. Прошу всех присутствующих взглянуть на моего клиента и на госпожу Орлову и подумать вот о чем: если бы такой молодой и сильный мужчина, как господин Лафар, по-настоящему задумал применить силу к столь хрупкой женщине, как свидетельница, неужели бы ей удалось целой и невредимой покинуть его? Так не логичнее ли предположить, что ни о каком насилии и не шла речь? Красивый мужчина, более чем привлекательная женщина, обстановка, располагающая…
— Избавьте меня от ваших фантазий, господин адвокат, и перестаньте смотреть так, будто я слоеный пирожок, а вам не терпится узнать, какова у него начинка!
В зале послышались смешки. Присяжные переглядывались, обмениваясь улыбками. Пунцовый мэтр, гневно сверкая глазами, взмахнул рукой, требуя тишины.
— В таком случае, прошу объяснить мне и высокому суду, каким образом вам удалось избавиться от господина Лафара и преспокойно покинуть квартиру, в которой вас якобы содержали против вашей воли.
— Якобы?!
— А кто запрещал вам встать и уйти?
— Меня опаивали опийной настойкой, забрали всю одежду и после этого вы смеете утверждать…
— Ваша одежда лежала в соседней комнате. Если вы уж беретесь лгать, то постарайтесь сделать так, чтобы это, по крайней мере, выглядело удобоваримо. Что это за беспомощный лепет о том, будто вы захотели, чтобы господин Лафар заснул, и он заснул! — адвокат хмыкнул, качая головой.
