— Да, госпожа, — кивнул парень, не отрываясь от работы, — только, насколько я понял, он отличается от вашего. Потому что Барт всегда говорил, что терпеть его не может, а после вашего Призыва резко изменил мнение.
— Ясно, — довольно заулыбалась она, — а как его у вас готовят?
— Ой… — он медленно вздохнул и бросил на неё виноватый взгляд, — боюсь, я не отвечу на этот вопрос, я не специалист.
— Ты же сказал, что работал на кухне? — подняла брови она, — я думала, ты весь из себя повар, хотела уже проситься в ученики.
— Нет, — качнул головой Двейн, тихо смеясь, — я числился при кухне, но в основном носил воду и чистил котлы. Изредка мне доверяли мыть овощи и накрывать на стол. — Он замолчал, Вера понимающе улыбнулась и продолжила молча резать мясо, наслаждаясь непроходящей остротой любимого ножа, а спустя пару минут тишины Двейн тихо добавил: — Я хотел попроситься в поварята, но всё духу не хватало. У нас был такой суровый шеф, — он ностальгически улыбнулся и полушёпотом протянул: — Зверь просто! Его все боялись. Он везде ходил со скалкой и бил ею тех, кем бывал недоволен. При мне как-то один из рабов, мой ровесник, попросил у него разрешения попробовать другую работу. Просто, мыть котлы — это самый низкий уровень, это даже не на кухне делается, чуть выше стоят те, кто моет и чистит овощи, они уже работают под крышей и имеют право на более свежую и горячую еду, это почётнее, а совсем потолок для рабов — это поварята, которые режут овощи и выкладывают еду на тарелки, там море тонкостей, это всё надо уметь.
Вера заинтригованно молчала, стараясь стучать ножом потише, Двейн помолчал, погруженный в мысли, потом вскинулся:
— А, ну так вот, попросился мой друг в поварята. А ему шеф и говорит: «Неужели ты думаешь, что достоин резать овощи на моей кухне? Если да, то докажи». И даёт ему луковицу и нож. Говорит: «Разрежь её на тридцать шесть одинаковых кусков».
Вероника нахмурила брови, мысленно деля луковицу, Двейн тихо рассмеялся и продолжил:
— Он разрезал, но криво, шеф остался недоволен, отходил его скалкой и заставил съесть испорченное, при этом орал так, что вся челядь знала и ещё два дня обсуждала это всё. Я после этого решил не нарываться с просьбами и просто подождать, пока поварята сменятся естественным путём и до меня дойдёт очередь, но на всякий случай начал тихонько тренироваться всё резать.
Вера улыбнулась, бросая на него понимающий взгляд:
— Пригодилось?
— Нет, — он улыбнулся шире и качнул головой, — господин купил меня раньше, чем это понадобилось, а на службе у него мне ещё не приходилось готовить. Но если он прикажет, — Двейн бросил на Веру хитрый взгляд и понизил голос, — после сегодняшнего дня я смогу приготовить ему как минимум одно блюдо.
Она рассмеялась и шутливо возмутилась:
— Если он прикажет, ты сможешь сказать ему, что готовка не входит в обязанности заместителя начальника отдела.
— Не смогу, — всё ещё улыбаясь, качнул головой Двейн, — я не просто его заместитель, я его собственность.
Верина улыбка стала напряженной, она нахмурилась:
— Он говорил, в Карне нет рабства.
— Рабства — нет, — криво усмехнулся он, — я «вечник».
— Как это? — ещё сильнее нахмурилась Вера, Двейн поднял брови:
— Господин вам не рассказывал? — Она качнула головой и он понимающе ухмыльнулся: — Ясно. Это такое разговорное слово для определения якобы освобождённых рабов. Когда Четыре Провинции стали частью Карна, цыньянцам нужно было что-то срочно предпринять, чтобы не лишиться своих рабов. Они изучили законы и нашли выход — в форме, которую заполняли для перехода границы, указывалось имя раба, его стоимость и его контрактная зарплата, из этих цифр высчитывалось время, необходимое для того, чтобы раб себя выкупил. Хозяева, не желающие лишаться рабов, указывали сильно завышенную стоимость и сильно заниженную зарплату, чтобы в результате расчетов получалось, что они могут себя выкупить лет через тридцать-пятьдесят.
Вера поражённо ахнула, переставая кромсать мясо и таращась на криво ухмыляющегося Двейна, взяла себя в руки и на миг зажмурилась, встряхнула головой:
— Так, подожди. Неужели те, кто писал закон, никак от этого не защитились? Неужели нельзя доказать, что цена завышена и зарплата не соответствует работе?
— Ну, во-первых, эти законы кропали чуть ли не на коленке, в конце войны, когда все были измотаны и истощены так, что хотели просто побыстрее навести порядок, хотя бы минимальный. А защита состояла в том, что раб должен был прочитать и подписать этот документ своей рукой при свидетелях. — Вера заинтересованно подняла брови, Двейн снисходительно рассмеялся, с легкой жалостью объясняя: — Никто не учит рабов грамоте, они не умеют читать. Они просто смотрели в лист и ставили крестик в углу.
Поражённо выдохнув, Вера молча отвернулась и продолжила вяло резать мясо, потом решилась и тихо спросила:
— А ты?
Он загадочно улыбнулся и медленно приподнял плечи:
— Я стою тысячу золотых, а зарабатываю пять серебрушек в месяц. Я никогда себя не выкуплю.
Вера ахнула, возмущенно открывая рот и не находя слов, положила нож, опять взяла, грозно схватилась за мясо и стала его кровожадно кромсать, бурча под нос:
— Так наш обожаемый господин министр — рабовладелец, отлично. Весь такой ненавидящий рабство как явление, да.
Двейн тихо рассмеялся и поспешил её успокоить:
— На самом деле, я могу себя выкупить, у меня есть деньги. Но я не стану этого делать. — Вера опустила нож и обернулась, чтобы посмотреть на Двейна, он улыбнулся ей, на миг оторвавшись от работы, и опять опустил глаза, — мне очень повезло, что господин меня купил, я обязан ему до конца жизни и никогда по своей воле его не оставлю. Он обсудил со мной вопрос моей покупки ещё тогда, к тому же, я знал, что подписываю, потому что умел читать, господин меня научил.
— И ты на это согласился? — неверяще выдохнула Вера, он развёл руками и усмехнулся:
— А почему нет? Это удобно. По закону, господин даёт рабу пищу, кров и одежду, меня не имеют права судить без его ведома, никто не может вызвать меня на дуэль без его разрешения, всё моё имущество официально принадлежит ему, а под защитой аристократа, к тому же министра, оно в куда большей безопасности, чем в руках простого бойца. Это выгодно со всех сторон. — Он опять усмехнулся, глядя на шокированное лицо Вероники и вздохнул, теряя половину веселья: — Единственная проблема — в случае его смерти, я перехожу во владение его семьи, как и всё остальное имущество. Но я думаю, что если это, не приведи боги, случится, я просто выкуплю себя, у меня достаточно денег для этого.
— Но ведь твоё имущество по закону принадлежит ему? — нахмурилась Вера.
— Кроме зарплаты, у меня есть премиальные, которые господин выплачивает мне наличными каждый день после тренировки. Они нигде не записываются и я распоряжаюсь ими как хочу.
