Вера в который раз попыталась освободить свою руку, министр на удивление сразу отпустил, и тут же обнял ее за талию, придвигая к себе поближе и не отрывая взгляда от Барта. Барт обезьянничал, изображая досаду и обиду, все смеялись и постепенно перестали на них смотреть. А министр руку не убрал.
Аслан начал петь, Эйнис угрюмо грызла сухарь, Двейн выглядел задумчивым и отстраненным, но Вере было приятно на него смотреть и она смотрела практически только на него. В какой-то момент он напрягся и указал взглядом министру на что- то за его спиной, министр обернулся, Вера тоже — у входа на поляну стоял Эрик, раздраженный и мрачный, держал в руках пачку бумаг. Министр отдал Вере свой бокал, шепнул на ухо, что скоро вернется, и ушел. Они не стали далеко отходить и практически не разговаривали, Вера слышала, как министр тихо что-то сказал, Эрик сказал одно или два слова, и все, министр вернулся, Эрик ушел. Вера чувствовала, что что-то изменилось, вопросительно посмотрела на министра, он протянул ей руку, она подала ему бокал. Он взял, переложил в другую руку и опять протянул:
— Пойдем со мной.
Она встала, к ним подошел Барт, который уже второй раз бегал к столу за новой порцией мяса, радостно протянул им тарелку:
— Шашлычка?
— Да сколько можно уже, хватит, — поморщился министр, осмотрелся и взял с ближайшего бревна сложенное покрывало, сказал Двейну: — Мы пойдем на пляж прогуляемся, если что.
Двейн кивнул с таким лицом, как будто ничего не происходит, остальные оказались не так сдержанны, улыбочки мелькали со всех сторон, Эйнис уничтожала сухарь так, как будто он был ее врагом. Вера отвернулась от костра, посмотрела на министра, он изобразил приглашающий жест бутылкой в сторону тропинки, она кивнула и пошла за ним.
Он молча предложил ей локоть, она молча взяла, они медленно пошли по еле различимой тропинке, стало окончательно темно. Он о чем-то сосредоточенно думал, Вере хотелось узнать, что происходит в его голове, но спрашивать не хотелось, она была просто рада, что они ушли, в тишине было комфортно. От костров, мимо которых они проходили, был слышен смех, разговоры, пение, неожиданно сильное и профессиональное. Вера подняла брови и посмотрела на министра, он пошел быстрее, шепотом ответил:
— Жена Мартина. Она была певицей в Оденсе, но потом кое-что случилось и им пришлось переехать, я взял его в отдел, Даррен сделал его жене и детям новые документы, и запретил ей петь, у нее очень узнаваемый голос, ее могли по нему найти. По-моему, она нас всех теперь ненавидит за это.
Вера пораженно промолчала, потом все-таки решилась:
— А что случилось, что им пришлось переехать?
Он помялся, как будто подыскивая слова, осторожно сказал:
— Она пела в дорогом ресторане, там отдыхает высшее общество. А когда богатому мужчине нравится красивая женщина, он не интересуется, хочет ли она его и есть ли у нее муж. А когда обижают жену бойца спецотряда, он убивает. А когда убивают богатого и влиятельного человека, его родственники жаждут крови и нанимают толпу ищеек, которые носом землю роют и находят виноватого, всегда находят. А когда вопросы морали и совести сталкиваются с вопросами денег и закона… это сложная ситуация. А сложными ситуациями занимается Даррен. Он решил вопрос любимым методом своих предков, нет человека — нет проблемы. Вся семья Мартина как бы погибла, их никто больше не искал. Он пошел работать ко мне, а жена и две дочери переехали в Норборг, это большой красивый город, центр графства, но он далеко, с его графиком он может себе позволить либо кататься туда верхом и тратить сутки на дорогу, либо пользоваться телепортом и присылать им меньше денег — выбор сложный. Поэтому он копит выходные.
— Зачем вы его взяли к себе? Он не мог найти работу в их городе?
— Мог, конечно. Он работает по контракту, отрабатывает новую биографию своей семьи, если бы Даррен ему не помог, он бы провел в тюрьме всю жизнь. Теоретически. Фактически, я думаю, в тюрьме он надолго не задержался бы — такие ребята не опускают руки, никогда. А почему я его взял к себе — потому что после того, как богатый человек тронул его жену, Мартин этого человека со всех сторон изучил, выбрал идеальное место и время, прошел мимо всех уровней охраны и устроил такое кровавое шоу, на которое здоровый человек не способен, там даже опытных судмедэкспертов в дрожь бросало. И ушел живым и неузнанным, снял десяток охранников так, что никто ничего не услышал и аж до смены стражи не понял, что произошло. Такие талантливые люди не должны просто жить обычной жизнью, потому что это ходячие бомбы, никогда не знаешь, в какой момент у них тормоз откажет. Но сажать его… с одной стороны не за что, с другой стороны — глупое расточительство. Это псих, но это полезный псих, опытный и талантливый, его просто нужно контролировать. У меня пол-отдела таких психов, они прекрасно подходят для нашей работы, потому что они отличаются от нормальных людей, в правильную сторону для работы, в неправильную для обычной жизни. Я вообще считаю, что отклонения — это не плохо, нужно просто уметь находить свое место, в котором эти отклонения превратятся в преимущества. Когда Мартин служил в полиции, обычным силовиком, у него часто бывали взыскания за неоправданную жестокость. Я его за такое ни разу не наказывал, он нашел свое идеальное место.
Вера в легком шоке смотрела на министра, почти невидимого в темноте, только глаза и зубы, такой довольный собой. Ей это нравилось. В этом было что-то дикое, но это было приятно. Он добавил:
— Вы тоже нашли свое место, — прозвучало как легкий вызов, как будто "я знаю, что вы будете это отрицать, но попробуйте докажите мне, что я неправ". Вера усмехнулась:
— Откуда такие выводы?
— Вам нравится убивать.
— Нет.
— Нравится. Вы пока не до конца осознали, но со временем вы поймете. Я такие вещи различаю раньше, чем сам боец это поймет, у меня большой опыт. Вас тоже нужно контролировать, — он улыбался, она тоже, он шутливо вздохнул: — Вам кажется, что это не так, но когда-нибудь вы подойдете к границе своего самоконтроля и ощутите, что вам нужна помощь. Я хочу, чтобы вы знали, к кому обратиться.
— Я запомню, — она почти смеялась, он делал вид, что осуждает ее легкомыслие:
— Запомните.
Она помолчала и улыбнулась шире:
— А к кому обращаетесь вы?
Он фыркнул, изобразил возмущение, повернулся к ней:
— Я похож на психа, по-вашему?
— Десять из десяти, — медленно кивнула Вера.
Он рассмеялся и не ответил. Они дошли до пляжа, Вера ощущала взгляды, которые украдкой бросали на них со всех сторон, министр замечал, молчал, но специально шел помедленнее.
"Довольный как слон, его бы воля, он бы развернулся и обратно пошел, просто чтобы еще раз пройти мимо со мной под руку."
Она встречала такое явление в своем мире, но почему-то была уверена, что господин министр этому не подвержен.
"Ага, щаз же. Все они одинаковые."
