Крыло было зашито, да, но оно было самую малость не там.
И шов был, вроде бы даже в том же месте, но крыла там теперь не было.
Она попыталась найти раненую драконью лапу, нашла — лапа зажила, сама, у дракона был шрам на лапе, но этого места в прошлый раз вообще не было, там был содранный лоскут кожи, она стянула края, но татуировка в этом месте перекосилась, а теперь она была ровной.
"Кто-то тут сошел с ума. Либо я, либо дракон."
— Ваш дракон живой? Он двигается?
Министр с трудом сдержал смех, обернулся:
— А вы с какой целью интересуетесь?
— Пытаюсь убедить себя, что я не сошла с ума. Я точно помню, где на нем были шрамы, а сейчас они в другом месте.
— Это может быть из-за того, что я растаскивал обломки после взрыва, рванул, не заметил, а Док с перепугу заживил, оно сразу схватилось и шов оказался немного в другом месте.
Она медленно качнула головой:
— Это не может быть так просто. Вы не дорисовывали татуировку?
— Делать мне больше нечего.
— Она волшебная? Она может сама шевелиться?
Он как-то подозрительно задумался, но ответил твердо:
— Нет.
Вера смотрела на "часы истины", они молчали. Но она почему-то была уверена, что он врет.
— Вы говорили, что ее делал жрец из храма…
— Это было очень давно.
— Но если это делал жрец, значит она имеет какие-то…
— Нет.
— Вы сказали, что это земляной дракон и он не летает, а потом увидели фото и поняли, что дракон изменился. Значит, он может меняться?
— Вера… — он обернулся с усталым и раздраженным видом, посмотрел на нее, она развела руками:
— Я просто пытаюсь убедиться, что мои глаза мне не врут. Татуировка может меняться или нет?
— Боги, Вера, какая же вы доставучая… Да! Теоретически, татуировка должна в течение жизни меняться, так говорят жрецы из храма Золотого, но я считаю, что это вранье, ее просто таким особым образом рисуют, чтобы по мере того, как человек растет и у него меняется тело, татуировка тоже менялась. Я свою до того раза никогда не видел, мне не приходило в голову расставлять зеркала и рассматривать, я показал ее одному человеку и спросил, как она выглядит, он мне сказал, что там земляной дракон. Как я понимаю сейчас, он соврал, ничего удивительного, люди постоянно врут.
— Она правда меняется. Вот тут был разрыв, а теперь ровно…
— Заросло так.
— А тут вообще крыло в другом месте, я помню, где оно было.
— Вера, вам показалось, хватит говорить ерунду.
— Черт… где телефон?
— В левом кармане.
Она вытерла руки и пошла рыться в его пиджаке, там лежало столько всего, что телефон нашелся не сразу, она открыла галерею, нашла ту фотку, приблизила и внимательно рассмотрела, с облегчением убедившись, что глаза и память ее не подводят. Устроила еще одну фотосессию спине господина министра, и гордо предъявила ему фото:
— Сравните. Вот это сейчас, а вот это — тогда. Вот это место видите? Я говорила, что крыло я сшила, а лапку надо будет дорисовывать. А она сама дорисовалась. И лег он немного по-другому, вот тут видно. Он шевелится.
4.32.2 Вы сюда лечиться пришли или ерундой страдать?
Он изучал фотографии с мрачным видом, тихо выругался под нос и положил телефон. Посмотрел на Веру, пожал плечами и опустил глаза.
— Вы когда-нибудь научитесь верить мне на слово?
— С моей работой это бессмысленный необоснованный риск — верить кому-то на слово. Но я попробую.
"Дзынь."
Он чуть улыбнулся и кивнул на аптечку:
— В желтой банке мазь, намажьте швы.
Она кивнула, еще раз вытерла руки и стала его мазать. В банке торчала длинная палочка-шпатель, которой очень удобно было выковыривать густую мазь и размазывать по шрамам. Мазь пахла его вчерашним отваром, Вера так увлеклась, что продолжила развозякивать мазь по господину министру даже тогда, когда все швы и шрамы были намазаны, особенно по тем местам, где прикосновения вызывали напряжение и мурашки, щекотка — дело тонкое.
На шее шрамов почти не осталось, но она все равно внимательно все изучила и "намазала", отодвигая волосы и водя сухой и чистой палочкой по еле заметным шрамам, наблюдая с очень близкого расстояния, как встают дыбом волосы на его шее от каждого ее движения и даже от дыхания.
— Вера, — голос был старательно укоризненный, но запретно довольный, как будто он сам не мог определиться, чего от нее хочет, — там уже нет ран.
— А там уже нет мази, — шепотом сказала она, прекращая прикидываться и начиная рисовать на его шее зигзаги.
— Мы… должны уже заниматься вашими вещами.
— Какие мы ужасные, не укладываемся в график, — вздохнула Вера.
— И еще… скоро придет Двейн, на обед… Док прописал ему вас, в качестве терапии.
— И он это все увидит, как же будет неудобно, ужас-ужас.
— Вера…
— Я вас внимательно слушаю, — она провела шпателем вниз по шее, дальше по спине, медленно огибая швы.
— Вы можете это прекратить?
"Дзынь."
— Могу. Я все могу. Чего бы вам хотелось? Заказывайте.
— Блинов с мясом.
— Ну вот, другое дело, а то "прекратить", "прекратить".
Он тихо безнадежно рассмеялся.
Шпатель добрался до поясницы, Вера опять опустилась на колени, с удовольствием отмечая, что здесь тоже море чувствительных мест.
— Вера, может, хватит?
— Может быть. Нужно хорошо обдумать этот вопрос. Какие у вас аргументы?
Следы от палочки понемногу наливались красным, как царапины от ногтей, она слушала его так внимательно, что ощущала сердцебиение, но ему не было больно, его все более чем устраивало.
— Мне все еще стоит ждать ответ?
— Сюда сейчас Двейн придет, он цыньянец, он… совсем по-другому воспитан. Вы же не хотите его шокировать?
— Чем, вашим выражением лица?
— Нет…
"Дзынь."
— Вера, так нельзя.
"Дзынь."
— Прекратите это немедленно.
"Дзынь."
— У нас гора дел, серьезно.
Она поднялась на ноги и потянулась, постояла неподвижно, глядя на его изрисованную спину, наклонилась и провела палочкой по плечу, он вздрогнул и закрыл лицо руками с тихим смехом.
— Испугались, что я вас послушаюсь? — иронично шепнула Вера, он глухо застонал и улегся на стол, отвернувшись от Веры и закрыв голову руками. Она обошла его и принялась за второе плечо. Он отвернулся в другую сторону, медленно глубоко вдохнул и выдал:
