Вера изобразила живой интерес и министр с обреченным видом застонал, закрывая "лапками" лицо, она рассмеялась, подняла руки:
— Ладно, пейте чай, потом расскажете.
— Спасибо, — он взял чашку, отпил, с удивлением посмотрел на хитренькие глазки Веры, она указала пальцем на его чашку, которую он как ни в чем не бывало держал между "лапками", он с досадой прикусил губу и убрал руки под стол.
— Поздно, — качнула головой Вера, — вы спалились. Хватит строить из себя инвалида, все.
— Черт, — прошипел министр, рассмеялся, посмотрел на предателей-"лапок", вздохнул, — да, пора снимать уже.
— Помощь нужна?
— Я способен с этим справиться, — с гордым видом задрал нос министр, опять взял чашку, отпил и поставил. — Вы рассказывайте теперь. В вашем мире есть семейные обряды?
— У меня не религиозная семья.
— А вообще в мире?
— В мире море всякой веселой ерунды напридумывали, на все ночи не хватит, к тому же, я плохо в этом разбираюсь, участвовала всего пару раз в жизни, и мне не понравилось.
— Назовите самый нелепый ритуал, — заинтригованно улыбнулся министр, Вера призадумалась.
— Женское обрезание.
Он поморщился:
— У нас тоже есть. У племен юго-восточного Карна, о которых король говорил, что они наши "данники". Дикари, я там воевал, как вспомню их дома… Дикари, полуживотные. И Георг ничего с этим не делает, как будто его не касается, как будто не его народ там живет. Бестолочь, надо было его в колыбели удавить, страна не была бы сейчас в такой… — он откинулся на стену, опустил голову и медленно глубоко вдохнул, еще медленнее выдохнул, нервно улыбнулся Вере, — в любой ситуации могу себя контролировать, но Георг, мать его, Шестнадцатый — это моя красная тряпка.
"Он действительно убил отца?"
И не спросила, сидела молча и ровно, слушала его дыхание. Когда он выровнялся и опять взял чашку, мягко сказала:
— Давайте бинты снимем.
— Да, пора, — он встал и ушел в ванную, как будто был рад уйти. Она осталась сидеть над остывающим чаем и пытаться отделить правду от хотелок.
* * *
4.33.8 История королевской семьи с комментариями министра Шена
Когда он вернулся, Вера уже убрала со стола и домывала посуду, услышав шаги, обернулась к двери, быстро глянула на руки министра, которые он неловко растирал пальцами, шутливо улыбнулась:
— Как лапки?
— Рановато снял, — поморщился министр, сунул руки в карманы и равнодушно дернул щекой: — Да черт с ними, еще раз облезут.
— Торт еще будете?
— Нет, хватит на сегодня. Пойдемте к камину, допьем то, что Георг притащил. Засранец. — Вера подняла на него вопросительный взгляд, министр поморщился: — Я запрещаю ему пить за пределами дворца, но он периодически все равно пытается.
— Он много пьет? — она в шоке подняла брови, король не выглядел алкоголиком, но его манера открывать бутылки наводила на мысли.
— Больше, чем хотелось бы.
— В одиночестве? — сочувственно поморщилась Вера.
— Да. Иногда с шутом. Иногда с главой разведки, иногда с Рубеном, пару раз в год с королевой. Но чаще в одиночестве. Понемногу, но почти каждый день, — министр выдвинул ящик с приборами, взял оттуда штопор, открыл обе бутылки, так ловко, как будто делал это миллион раз, налил в оба бокала из обеих бутылок, по капле на донышко, протянул Вере: — Выбирайте. А то Георг как обычно, сказал "попробуем все", а в итоге сам напился и забыл о вас.
Она вытерла руки, взяла бокалы, по очереди понюхала и попробовала, подумала, насколько некрасиво будет выглядеть, если она откажется от обоих вариантов — вино оказалось настолько крепким, что ей было плевать на вкус — она не собиралась это пить. В итоге решилась и указала на бокал с розовым:
— Вот это.
— Хорошо, — он заткнул обе бутылки, унес их к камину и вернулся за бокалами, Вера успела тихонько прополоскать рот так, чтобы он не заметил, взяла блюдце с фруктами и вышла за ним следом.
Министр устроился в кресле, подождал пока Вера разложит свою юбку на диване, взял бокал и посмотрел сквозь него на огонь, с сарказмом сказал:
— Георг сам не любит вино. Он в нем не разбирается, просто покупает то, что хвалят при дворе, и пьет как лекарство, он не получает от этого удовольствия, но все равно каждый вечер старается выкроить время и посидеть с бокалом, изображая размышления о судьбах стран и народов. Это у него на уровне ритуала, чтобы самому себе казаться взрослым, такая игра в отца. Отец любил выпить, но он никогда не перебарщивал. А Георг уже несколько раз позорился на балах и приемах, бестолочь. И постоянно врет, что в него чуть ли не силой вливали и отказаться он не мог. Я сейчас приду, — поставил бокал и встал, ушел в библиотеку, шаги стихли. Вера смотрела на его бокал, на свой — маленькое, но все же вранье. Что ей мешало сказать, что она не хочет пить?
Министр вернулся, поставил на столик "часы истины", весомо положил два маленьких гладких камешка, черный и белый, как будто фишки для го. Вера подняла на него удивленный взгляд:
— Зачем?
— Чтобы вы могли сами убедиться, как мастерски он врет. — Министр устроился в кресле, указал на камешки: — Это камни для записи звука, вы такой уже видели. Я вам не рассказывал, они бывают двух видов — с магической составляющей и без. Благодаря магической составляющей вы можете слышать голос через мыслеслов, это сложный способ записи, при котором сохраняется не только звук, но и неуловимые простым человеком тонкости речи, которые может почувствовать только маг или артефакт. Например, "часы истины".
Вера пораженно приоткрыла рот:
— To есть, можно записать разговор как бы на расслабоне, а потом прогнать его через "часы"?
— Именно. Или через мыслеслов, если разговор велся на разных языках. А можно записать в двух экземплярах и учить язык.
Он тронул черный камень — раздались шаги и голос короля, еще шаги, потом ее голос: "Привет", ответ Георга: "Вера…" и несколько слов на странном рублено- шипящем языке, ее пораженный выдох и тишина. Потом голос министра Шена, на том же языке, на котором говорил король, но с другим выговором, медленным и мягким, Вера чуть улыбнулась и удивленно посмотрела на министра:
— У вас акцент?
— Немного, — кивнул он, останавливая запись, — я специально от него не избавляюсь, у меня голос как у отца — когда я говорю по-карнски без акцента, люди за сердце хватаются. Я когда-то развлекался таким образом, со спины подкрадывался в какой-нибудь неподходящий момент и спрашивал, что тут происходит. Отец ругался, — он грустно улыбнулся, отвел глаза, — после его смерти шутка стала отдавать мистикой и я перестал, шута иногда пугаю только, и короля, когда он пьяный.
