Он выглядел так, как будто хочет схватиться за голову и биться лбом о стол, пока не изменится либо его мышление, либо мир. Вера наблюдала с любопытством юного натуралиста, вздохнула и взяла со стола пустую чашку, сочувственно предложила:
— Водички, может быть?
— Давайте.
Она ушла за водой, когда вернулась, он выглядел чуть лучше, что-то писал, не глядя взял у нее чашку, сделал глоток и кивнул на объект исследований:
— Открывайте.
— Их открывают непосредственно перед использованием.
Он перестал писать, посидел неподвижно, потом все-таки дописал строку и медленно поднял на Веру терпеливый и слегка ненавидящий взгляд, шепотом сообщил:
— Мы не будем их использовать.
— Конечно не будем, их тут всего два, — грустно улыбнулась Вера, увидела на его лице желание все-таки запустить в нее чем-нибудь, улыбнулась шире: — Они одноразовые, их после использования выбрасывают.
— Все равно открывайте, я должен знать, как они открываются.
— Вот тут разрывается упаковка. Не стоит сейчас, откроете на аукционе, там смазка, она высохнет, потеряете часть материала для исследований.
Он взял, попробовал чуть-чуть надорвать упаковку, махнул рукой и отложил:
— Ладно, — опять стал писать, Вера смотрела на его руки, на воротник рубашки.
— А в вашем мире как это выглядит?
Он поморщился и ответил, не поднимая головы:
— Обычный амулет.
"Дзынь."
— Ну, не совсем обычный, — он с досадой посмотрел на "часы", на Веру, она изобразила любознательные глазки и улыбку маленькой мерзости, он беззвучно ругнулся и положил карандаш, с лицом "как же вы меня задолбали, нате, подавитесь" достал из-под одежды амулеты, перебрал и предъявил Вере маленький металлический брусок на цепочке.
— Он из металла? — подняла брови она, остальные амулеты были каменными или стеклянными, все.
— Нет, это контейнер, — он еще более мрачно подцепил ногтем незаметное углубление и раскрыл брусок на коробку и крышку, а внутри коробки оказался сам амулет — ярко-красный камень в форме клыка, и это сочетание цвета и формы почему-то выглядело неприлично, но Вера продолжала смотреть на него во все глаза.
— A почему его так носят, в коробке?
— Чтобы не демонстрировать, — с легким раздражением прошипел министр, она раскрыла глаза еще невиннее:
— Почему?
Он смотрел на нее так, что она почти слышала стук, с которым где-то в глубине его черепа бьется лбом в стены его желание просто лечь на стол, положить на голову подушку и прикинуться, что никакого министра здесь нет. Ее невинный любознательный взгляд ставил рекорд выносливости, наконец министр собрался, вдохнул поглубже и медленно и мягко, как умственно отсталой, объяснил:
— Потому что открыто носить противозачаточный амулет — все равно, что написать цель своего визита к даме у себя ка лбу.
— Это плохо?
— Это неприлично.
— Тогда почему их не делают сразу замаскированными?
— Потому что в определенный момент дама может потребовать его предъявить, и она должна быть уверена, что это именно тот амулет, и что он исправен и заряжен.
— А дамы не могут носить свой?
Он все-таки схватился за голову, Вера на секунду прикусила губу, но изобразила незамутненное любопытство сразу же, как он на нее посмотрел.
— Вы не понимаете?
— Нет. Амулет действует только на мужчин?
— Амулет действует на возможность зачатия, у него большой радиус влияния, не имеет значения, на чьей он шее.
— Только на зачатие? А на инфекции?
— Только на зачатие.
— В вашем мире нет болезней, передающихся половым путем?
— Есть.
— И что вы с ними делаете?
— Лечим.
У Веры отпала челюсть. Министр сидел с постным лицом и излучал желание закрыть тему, Вера с трудом нашла свой голос и прохрипела:
— В смысле? Потом лечите, когда человек уже болен?
— Именно. Неизлечимых на данный момент уже нет, хотя лет десять назад это было проблемой. Но сейчас лечат все, быстро и эффективно, всякие любители гульнуть, вроде Эрика, лечатся чуть ли не каждый месяц, я даже включил это в общую страховку.
Вера сидела как громом пораженная, чувствуя, как вокруг нее вырастают стены инфекционной опасности этого мира, а она проваливается в яму между ними все глубже.
— Божечки, я умру девственницей…
Министр тихо рассмеялся, вздохнул, взял презерватив:
— А эта штука защищает от инфекций?
— Да, это самый надежный способ, практически стопроцентный. Без них ныряют в удовольствия либо люди, которым вообще наплевать на себя, либо давно сложившиеся пары, которые пипец как друг другу доверяют.
— Хотите сказать, у вас без вот этого ничего никогда не было?
Она забрала у него лот номер тридцать четыре, дрожащими руками подгребла блестящие квадратики к себе и кивнула:
— И не будет, никогда, у меня будет два секса в жизни, а потом я уйду в монастырь. Эти штуки не продаются.
Он с неуверенной улыбкой посмотрел на молчащие "часы истины", на Веру, потер переносицу и мягко сказал:
— Давайте поговорим об этом попозже.
— А давайте никогда больше не будем об этом говорить, мне и так уже плохо, — она встала и побрела в ванную мыть руки, на полпути вернулась, взяла со стола презервативы и сунула в карман. Пошла в ванную, новыми глазами глядя на свою кухню, на общее мыло, на ковшик, который Барт обещал вымыть, да так и не вымыл, в тот день, когда схватил тефтелю из тарелки немытой рукой после парка, в котором гуляют все студенты столицы…
У нее начало чесаться все тело, хотелось вымыться и протереть себя спиртом, и весь дом протереть спиртом, а в кухню вообще пускать только через голый коридор и антибактериальный душ.
"Как я здесь вообще выжила?"
Она старательно мылила руки, придирчиво осматривая ванну, унитаз, решетку вентиляции, стыки кафеля, трубы, отверстие крана, выключила воду и заглянула внутрь — там было темно и страшно.
"Нужно купить моющее, дезинфицирующее, очень сильное."
Вытерла руки и вернулась за стол, вся в раздумьях о том, что еще нужно вымыть.
— Все нормально? — неуверенно поинтересовался министр, Вера мрачно кивнула:
— Если не считать того, что я теперь боюсь дверных ручек — да, все окей.
— В этой квартире стоит специальная автоматическая система уборки, которая собирает пыль, отпугивает насекомых и дезинфицирует пол, окна и двери.
